Вадим
Васильевич
ОГЛАВЛЕНИЕ
От автора. ЧАСТЬ 2. Приложение 1. Приложение 2. ЧАСТЬ 3. Приложение 1 к ЧАСТИ 3. Глава 2 ЧАСТИ-ПРИЛ. 1. Глава 3 ЧАСТИ-ПРИЛ. 1. Приложение 1. Приложение 2. Приложение 3. Приложение 4. Приложение 5. Приложение 6. Приложение 7. Приложение 1. ЧАСТЬ 6. Глава 2. Глава 3. Глава 4. Глава 5. Глава 6. Глава 7. Глава 8. Глава 9. Глава 10. Глава 11. Глава 12. Глава 13. Глава 14. Глава 15. Глава 16. Глава 17. ЧАСТЬ 7. ЧАСТЬ 8. ЧАСТЬ 10. Глава 2. Глава 3. Глава 4. Глава 5. Глава 6. Глава 7. Глава 9. Глава 10. Глава 11. Глава 12. Глава 13. Глава 14. Глава 15. Глава 16. Глава 17. ЧАСТЬ 11. Глава 3. ЧАСТЬ 12. Глава 2. Глава 3. Глава 4. Глава 5. Глава 7. Глава 9. Глава 10. От автора-3. ПРИЛОЖЕНИЯ
Часть-приложение 1. Часть-приложение 2. Часть-приложение 3. Часть-приложение 4. Часть-приложение 5. Глава-приложение 2. Глава-приложение 3. Глава-приложение 4. Глава-приложение 5. Глава-приложение 6. Глава-приложение 7. Глава-приложение 8. Глава-приложение 9.
Предисловие
Российское
общество:
ложь "общественная"
В чем суть "русского вопроса"
Когда говорить и спорить
не имеет никакого смысла
Российское государство:
ложь "государственная"
Почему русские — нация, которая не нация
Почему Россия -
"страна дураков"
Ложь "народная"
"Олигархический лифт"
Региональная Олигархия
(на примере
банка "Россия")
Центральная Олигархия
(на примере Газпрома)
"Олигархический синтез":
на кого работает Газпром
Газпром как модель олигархического владения и пользования.
Или что общего между газом
и нанотехнологиями.
Олигархополии вместо госсектора экономики.
Или почему иностранцы глупы
"Олигархический транзит"
или путь к совершенной олигархии («Проблема-2008»)
Депутат как воплощение олигархического интереса.
Или ложь "депутатская"
Русская Олигархия:
и это многое объясняет
Глава 1.
Почему "государство
бездействует"
Почему
"государственным" людям
в "государстве
российском" плохо.
Почему в России
такая коррупция.
Почему "безвластие"
при "беспределе власти".
Почему в России
беззаконие.
Почему Россия
похожа на Африку.
Почему Запад
смотрит на Россию
свысока.
Почему у России
нет союзников.
Почему "государство врет"
и "умалчивает"
Почему "либерализм"
стал идеологией
российских "реформ"
Почему "власть"
безответственна
Почему "приоритетные
национальные проекты"
такие
Почему такие реформы
За что наказали
Ходорковского
Почему "власть"
провинциальна
Почему
"национальную идею"
так и не нашли
Почему "власть"
боится "оранжевых
революций"
Россия: страна,
которой нет
Россия: Родина,
которой нет
Русская асоциальность:
и это многое объясняет
Глава 1.
Кто главный русский враг
Как разгадать
"загадку Путина"
Почему хорошему
человеку в России плохо.
Или "почему,
если ты такой умный,
ты такой бедный"
Почему антигерои -
"герои нашего времени".
Почему Россия -
нецивилизованная страна.
Почему русские
терпят олигархию.
Почему русские "болтают"
Почему русские
проигрывают
Почему Россия -
такая богатая,
а русские — такие бедные.
Чем русские отличаются
от других европейцев
Почему победители
живут хуже
побежденных
Почему хочется
Сталина.
Почему "бытовая
коррупция"
Почему в России такая
армия.
Почему Россия
в моральном обмороке
Почему в России
нет идеологии
Что делать
Глава 1.
Очевидность ответа
Что и как делать. Российское общество как Партия или Параллельная Россия
Исправление имен
(уточнение
и продолжение)
Кто сейчас
самый актуальный
политик России
Почему
в наличной России
всякая оппозиция
бессмысленна
Как остановить
развал России
В чем состоит
"особый путь России"
Кто истинный
герой нашего времени
Как добиться
правды и справедливости
Как добиться
перемен к лучшему.
Или ложь
"демократическая".
Приглашение
Русский массовый
человек
или ложь
"национальная"
"Великая
русская культура"
или ложь
"культурная"
«Русская
политическая
культура»
или ложь
«политическая» № 2
"Тайна"
русской "власти"
или ложь
"византийская"
ИИсправление имен
(дополнение)
Почему чиновники
не уходят в отставку
Почему чиновники
берут взятки
Почему "власть"?
Почему никто России
не хозяин
Почему немцы "стучат"
Почему русские не улыбаются
Почему Москва такая
Почему
в наличной России
честные выборы
бессмысленны
Дополнение 2.
«Демократия — наихудшая форма правления, если не считать всех остальных»
(что на самом деле имел в виду Черчилль)
1.
Несколько слово об этой фразе — слишком уж часто она цитируется.
Конечно, одна «…кратия» лучше другой.
Конечно, «власть лучших» (аристократия) лучше «власти народа» или, если точнее, «большинства» (демократия).
То есть, она лучше власти худших и никаких, выбирающих себе «начальников» по своему вкусу и разумению.
Это очевидно.
Но.
Но для русского массового сознания признания этой очевидности очевидным же образом затруднено, требует «интеллектуального прорыва» — слишком уж долго, слишком много слышало это сознание самые хорошие слова о демократии.
Тем более, что это сознание по-семинаристски и тоталитарно, и наивно в своей тоталитарности.
Оно легко впитывает «правильные» слова (управляется оно ведь ими, по Павлову) и эти слова становятся его неколебимым убеждением (именно слова, сами по себе), и всё, что называется иначе или просто требует понимания и самостоятельного анализа, отвергается им с порога. Вместо собственно размышления люди тут же обращаются к другим знакомым словам и фразам, как к последнему и «неубиваемому» аргументу.
Так, люди вспоминают, например, классическую фразу Черчилля о том, что «демократия — наихудшая форма правления, если не считать всех остальных». И смотрят при этом победительно, мол, вот, с Черчиллем поспорить — не угодно ли? (А Черчилль для русского массового человека — сейчас большой авторитет, один из немногих, кого он готов считать авторитетом).
Но напрасно приверженцы такой, словесной демократии тут рассчитывают на британского премьера — и фраза эта ими не понята вовсе, не говоря уже об её контексте, и всё тут не так просто и категорично, как им кажется. Нет тут искомой семинарской простоты и категоричности.
Потому что, если уж перебирать черчиллевы фразы, то на одну фразу можно найти и другую (его же), на один аргумент — другой (его же).
Например, такую: «Самый сильный аргумент против демократии — пятиминутная беседа со среднестатистическим избирателем». (The best argument against democracy is a five-minute conversation with the average voter).
Логика тут понятна: каковы качества избирателя из лагеря большинства (а именно оно решает судьбу выборов, ставит «своего» человека у власти), таково качество и самой демократии — очень невысокое само по себе, как можно догадаться.
Получается, вроде, явное противоречие у Черчилля. Как его понять? Что он сказать-то хотел?
И каково его, собственно, отношение к демократии?
А понять это нетрудно — если просто вспомнить, о чем идет речь, каков контекст его речений. А контекст в данном случае, любителям черчиллевых цитат и словечек малоизвестен.
О чем речь?
О том, что, говоря таким образом о демократии (имеется в виду первая фраза), Черчилль спорил вовсе не с большевиками, коммунистами или своими оппонентами из СССР (как можно было бы подумать, как обычно и думают). Они тут вовсе не причем — премьер спорит с другим человеком, англичанином же, и не менее известным, чем сам Черчилль.
Что, в самом деле, сказал Черчилль, если вспомнить всю его фразу дословно?
А сказал он следующее: «Никто и не утверждает, что демократия совершенна или мудра. Действительно, было сказано, что демократия есть наихудшая форма правления. Кроме всех прочих, которые были испробованы раньше». (No one pretends that democracy is perfect or all wise. Indeed, il has been said that democracy is the worst form of government except for all those others that have been tried).
И тут же возникает вопрос касательно этой оговорки — «действительно, было сказано…». Кем? Когда? Это Черчилль о ком?
А он говорит о Байроне и его крылатой фразе, прекрасно известной всем английским политикам, фразе, ставшей частью британской политической традиции. Она звучит так: «Трудно сказать, какая форма правления хуже, до того все плохи. А демократическая — хуже всех, ибо что такое демократия, как не аристократия негодяев».
Отсюда этот заочный разговор Черчилля с Байроном разговор про «формы правления».
И кто же тут оказался прав?
А оба они правы — каждый по-своему. Потому, что каждый тут говорит о своем.
Байрон имеет в виду демократию в идеальном, чистом виде, как власть большинства. А такую демократию он понимал так же, как и должно её понимать, как и Вольтер её понимал, сказавший однажды примерно то же самое, что и Байрон, а именно: «Настоящая демократия есть деспотия черни». И именно так Байрон о ней и говорит, только своими, понятно, словами.
А Черчилль говорит уже о другой демократии, той, которая к его времени вполне сложилась, дооформилась, стала такой, какова она и сейчас на Западе. То есть, это та демократия, где правит, конечно, меньшинство (оно правит всегда и везде — дело лишь в качестве этого меньшинства), но правит, убеждая в своей правоте большинство (того самого черчиллевского «среднестатистического избирателя»), привлекая его к голосованию и так, через голосование и прочие процедуры и обряды, убеждая его в том, что всё, что делает меньшинство, это есть именно его, большинства, выбор. Это оно так хочет.
Большинство этому верит и особенно не возмущается издержками правления меньшинства.
В этом, собственно, главная прелесть демократии, понимаемой как голосование, — она обеспечивает не-возмущение большинства, то есть, стабильность в обществе. И чего ему возмущаться, коли это самое большинство так само голосовало, коли оно само привело к власти то правительство, которое правит?
Всё обстоит так, как это и описал в своё время французский историк и политолог Алексис Токвиль, живший по времени между Байроном и Черчиллем: «Ошибаются те, кто во всеобщем избирательном праве видит гарантию хорошего выбора. У всеобщего избирательного права есть другие преимущества, но только не это».
Именно. Об этом и речь.
На самом деле, большинство не выбирает правящее меньшинство — оно уже есть и есть всегда, и реально правят лишь разные отряды этого меньшинства.
На самом деле, роль большинства состоит в голосовании и в убеждении самого себя, посредством этой процедуры, что всё, что делается в стране, делается по воле этого большинства, то есть, «народа» (народом «народ» обычно считает себя, то есть, большинство). Голосующее большинство обеспечивает стабильность, и делает это оно само — сознательно.
В этом главное преимущество демократии.
Так что правы оба, и Черчилль, и Байрон, но по–своему — сообразно своему историческому и смысловому контексту.
2.
И что тут еще характерно. И тот, и другой англичанин совпадают с нашим Пушкиным. Он дал свою оценку и байроновской демократии улицы — демократии в чистом виде (диктатуре большинства), когда одна аристократия с исторической сцены сошла, а другая, «аристократия духа», еще не пришла. Он же дал свою оценку и собственно черчиллевой демократии, которая служит синоним просто общества или государства-республики, где правит «примерное меньшинство», по Ортеге-и-Гассету, или просто «общество», по Пушкину, которое есть для него сообщество немногих лучших — людей чести.
1). В самом деле, о чем пишет наш поэт в 1835 году, в своей статье «Джон Теннер», посвященной современным ему Соединенным Штатам?
Именно о ней, о демократии по Байрону.
И именно её он там вполне по-байроновски «клеймит», ссылаясь на тех, кто её видел в действии.
Так, Пушкин пишет, что «несколько глубоких умов в недавнее время занялись исследованием нравов и постановлений американских».
И что они там увидели?
Они, сообщает поэт, «с изумлением увидели демократию в ее отвратительном цинизме, в ее жестоких предрассудках, в ее нестерпимом тиранстве. Все благородное, бескорыстное, все возвышающее душу человеческую, подавлено неумолимым эгоизмом и страстью к довольству (comfort); большинство, нагло притесняющее общество...».
Звучит это странно для современного уха — «большинство, нагло притесняющее общество...», но в рамках пушкинско-байроновской логики этот тезис совершенно понятен и логичен.
Для Пушкина «общество» — это меньшинство, состоящее из «людей общества», меньшинство лучших (их всегда мало) — не потому, что они богаты, аристократы по рождению и прочее, но потому, что они «люди общества» — они его создали (пусть это только дворянское общество — другому неоткуда взяться), живут в нем и по его правилам — по социальным правилам или «правилам чести», если использовать тут слово «честь» как знак.
Что это такое — притеснение большинством меньшинства?
Пушкин поясняет, что это такое. Это, он пишет, «рабство негров посреди образованности и свободы; родословные гонения в народе, не имеющем дворянства; со стороны избирателей алчность и зависть; со стороны управляющих робость и подобострастие; талант, из уважения к равенству, принуждаемый к добровольному остракизму; богач, надевающий оборванный кафтан, дабы на улице не оскорбить надменной нищеты, им втайне презираемой: такова картина Американских Штатов, недавно выставленная перед нами».
Говоря иначе, эта диктатура массового человека, то, что позже Ортега-и-Гасет назовет «восстанием масс», то, что можно назвать «попсой» (дабы использовать уже известное, «готовое» слово) и «засильем попсы», если иметь здесь в виду. Конечно, это не только и столько шоу-бизнес, но явление сугубо политологическое, «роман» меньшинства худших с большинством худших и никаких с последующей коммерческой эксплуатацией последних первыми.
Так Пушкин и проясняет мысль Байрона, и заочно с ней солидаризируется.
2). И он же, Пушкин фактически поясняет мысль Черчилля, и солидаризируется с ним тоже — заранее и заочно, когда пишет уже о не о своей современности, а о будущем, о том, что будет завтра, если экстраполировать на него уже известные ему тенденции.
Так, в том же 1835 году, когда он написал «Джона Теннера», Пушкин оставляет в своих «Заметках о дворянстве» такую характерную запись — мысль о будущем. Он пишет: «Чем кончится дворянство в республиках? Аристократическим правлением. А в государствах? Рабством народа, а = b».
То есть, о чем он пишет?
О том, что аристократия по крови в республиках станет аристократией духа, просто меньшинством лучших — наиболее образованных, наиболее ответственных и т. д., и в силу своих личных качеств эти объективно лучшие люди возьмут под свой контроль демократию, свойственную республикам, то есть. поведут за собой большинство, завоюют его доверие, получат от него мандат на власть и будут править — и де-факто, и де-юре. Это и будет правлением лучших — «аристократическим правлением». Или той самой демократией, о которой говорил Черчилль (которая лучше всех прочих «форм правления»).
А что будет в государствах (как Пушкин называет монархии)?
Там всё будет иначе. Царю не нужно организованное меньшинство лучших (Малое общество), ни Большое общество в целом — ему нужны верноподданные. В «государствах» все станут в равной мере слугами — и аристократы по рождению, и люди незнатные («а = b»). Все уравняются в своем рабстве перед царским троном. Народ станет единым, где все станут царскими рабами. Это и есть то «рабство народа», о котором пишет Пушкин.
А он знал прекрасно то, о чем писал. Он имел в виду давний курс царской фамилии, начиная с Петра Первого, на всеобщее уравнение в статусе «преданных слуг» императорского престола (император Павел: «В России велик только тот, с кем я говорю и до тех пор, пока я с ним говорю»). Он имел в виду и то, что вышло из того курса — то, что особенно бросалось в глаза иностранцев, когда те приезжал в Россию и видели жизнь свои «братьев по классу».
Так, например, англичанка Уилмот, жившая в России Александра I (1805-1807 годы) так пишет о своих впечатлениях: «Подчинение в высшей степени господствует в Москве. Здесь, собственно, нет того, что называют джентльменом; каждый измеряет достоинство мерой царской милости. […]. Я смотрю на каждого русского плантатора как на железное звено в огромной цепи, оковывающей это царство; и когда я встречаюсь с ними в обществе, я невольно думаю, что они сами — крепостные люди деспота».
И яркая иллюстрация этой мысли Пушкина — это сам Черчилль, который был и представитель древнего аристократического рода Англии, потомком знаменитого полководца герцога Мальборо, и лидером английской демократии, республиканским премьер-министром, выигравшим войну с Гитлером.
Как видим, и с Черчиллем наш Пушкин оказался совершенно согласен, даром что заочно.
3.
Вывод?
Правы оказались все — и Байрон, и Черчилль, и наш Пушкин в согласии с первым и со вторым.
И никаких противоречий в черчиллевых словах нет. Всё логично. Как и тот тезис, что аристократия лучше демократии. И эффективней — в том, конечно, случае, когда правит именно она, но именем Демократии, то есть, «народа».