ПРИЛОЖЕНИЯ К КНИГЕ.
ЧАСТЬ-ПРИЛОЖЕНИЕ 3.
«Русская политическая культура» или ложь «политическая» № 2
1.
Когда говорят про политику и политиков в России, то говорят о том, чего нет.
А когда о несуществующем говорят как о сущем, то это ложь. В данном случае — ложь «политическая».
Когда же говорят про «русскую политическую культуру», про некое «византийство», ей свойственное, то это тоже ложь «политическая» — в данном случае ложь № 2 и ложь двойная.
Потому как в России никакого «византизма» («византийства») в русской политической культуре нет (это раз), как нет и самой «русской политической культуры» (это два).
Её нет, как явления, определяющего строй русской жизни, — нет массовой русской политической культуры.
Вместо первого и второе есть другое — то, что еще ждет своего имени.
О любимом русской интеллигенцией «византизме» — отдельный разговор (см. приложение 4).
А здесь — о «русской политической культуре», о первое половине лжи № 2.
Что это такое и как это назвать?
2.
В самом деле, как назвать «политическую культуру», которая живет вне общества?
Как назвать «политическую культуру», которая живет вне той среды, в которой только и может жить политика (как рыба в воде), которую эта политика и создает?
Как назвать «политическую культуру», которая мало того, что живет вне общества, но даже и не замечает его отсутствия — жизненной среды самой политики, условия существования самой политики?
А это всё равно, как если бы рыба не замечала отсутствия воды в своем пруду и плавала бы в несуществующей воде и дальше. Картина, конечно, странная.
Но для России нормальная и привычная: этой самой «воды» (общества) нет, а «рыба» спокойно плавает себе и далее — все говорят о наличие в России некой «политической культуры».
Более того, если сказать носителю этой самой «политической культуры», что этой «воды» (общества) в России нет, он не поймет самого смысла сообщения.
Ну, нет. Ну, и что?
Для носителя этой культуры (что для «населения», что для чиновства) это самое «общество» есть синоним «населения». Потому и сообщение об отсутствия «воды» его не волнует, как сообщение малозначаще и условное — как пустое сотрясение воздуха. «Население-то» есть? Так велика ли беда, что пропал его синоним?
Никакой беды. Главное, чтобы «власть» была — и власть крепкая. Всё остальное приложится.
Массовая «русская политическая культура» не видит особой пользы в обществе и никаких перемен к лучшему с ним не связывает. Она не «читает» это понятие.
Что сказать о такой культуре?
Что сказать о такой «политической» культуре, в которой важным считается не политика, и не общество, но власть? Кто бы как бы к ней ни относился, но все говорят и думают только о ней, но никак не об источнике этой самой власти.
Люди называют «властью» чиновников, и на эту «власть» надеются, и её ругают — люди видят в ней источник и всех благ, и всех бед для своей страны. И если для русского массового человека не «власть» тут главное действующее лицо, то кто же?
Русские массовые люди массово, в один голос, и ответят — она. Более некому.
Никакого иного субъекта действия «политическая культура» русского массового человека не видит.
Что сказать о такой культуре?
В самом деле, что можно сказать о «политической» культуре», где нет даже слова для обозначения собственно «государства» как Республики (общественного комитета, управляющего делами общества), а есть лишь полусказочное, архаичное слово «государство», слово-синоним «царства»?
Что можно сказать о «политической культуре», где это самое «государство» воспринимается не как рабочий орган этого самого общества (отсутствия которого никто не замечает), а как отдельная, самостоятельная сила, существующая параллельно «обществу» («населению») и совершенно независимо от него?
То есть, оно существует так, как некогда существовала Орда и ей подвластная Русь, когда первая была субъектом второй, а вторая объектом первой. Здесь существо отношений ровно такое же — разве только «государство» русские города штурмом не берет.
Но тут совершенно привычно другое: все привычно говорят о необходимости «диалога между обществом и государством» — так, как если бы это были чуждые друг другу силы, находящиеся в состоянии «холодной войны», как если бы это были разные, не доверяющие друг другу сущности.
Что можно сказать о «политической культуре», носитель воспринимает своё «государство» не как администрацию страны, но именно как «власть» — «власть» по-ордынски же беспредельную, которая может сделать и с ним, и со страной всё, что ей угодно?
И это возможно не потому, что «власть» такая, а потому, что русский массовый человек таков (носитель этой самой «политической культуры).
Потому что никакой «власти» нет, а есть тот же самый русский массовый человек, получивший власть над себе подобными.
Что можно сказать о «политической» культуре, характернейшая черта которой — то, что её носитель себя хозяином своей страны не сознает и такой хозяйский статус в его сознании не живет даже как гипотеза, даже как идея?
Что можно сказать о такой «политической» культуре, если её носитель отдает полное право «володеть и княжить» над своей страной своим же слугам-чиновникам, которых он называет «властью» и говорит о ней так, как прежде русские люди говорили об Орде?
Что можно сказать о такой культуре, гже хозяином своей страны себя не ощущает никто — ни «население», ни эта самая «власть»?
Отступ. 1.
А это отречение от права хозяина многое объясняет.
И то, что у русского массового человека в бедах его страны всегда кто-то другой виноват (прим. 1).
И то, что порой говорят русские массовые люди, вдруг ставшие «властью». На первые взгляд иные их проговорки-оговорки совершенно необъяснимы, но только на первый взгляд (прим. 2).
Наконец, что можно сказать о «политической культуре», в которой собственно политики нет, и «политической» она называется только по инерции и привычке?
Многое можно сказать о такой «политической культуре».
И одно тут совершенно определенно — эта «политическая культура» не есть ни собственно политическая культура, ни культура политики.
Политика тут точно не причем. То, что так называют, есть нечто совершенно другое.
3.
А политика — это другое тоже, на первое «другое» вовсе не похожее.
Это второе «другое» — собственно политика — хорошо описано теми, кто само это слово и это понятие придумал, то есть, древними греками.
Что такое политика по самой своей сути?
Политика — это создание общества из человеческого множества.
Недаром происходит это слова от греческого слова polis, что означает «город», а приставка «поли» в родственных этому «полису» словах означает «много» или «множество».
Политика есть процесс создание (или совершенствование) общества а, значит, установление между людьми желательных этому обществу отношений — социальных отношений или отношений социальности. Идею и таких отношений, и самой социальности пытались выразить те же самые греки, и философ Платон придумал для неё слово «ткань». Логика в этом слове есть, потому что Платон имел в виду ситуацию, когда полисный человек оказывается «вплетенным» в систему таких, полисных же (или социальных) отношений.
Политика, иначе говоря, это есть создание «ткани социальности».
Отступ. 2.
Платон так писал об этой ткани: «Итак, вот что мы называем завершением полисной ткани — царственное искусство верным плетением соединяет нравы мужественных и благоразумных людей, объединяя их жизнь единомыслием и дружбой и создавая таким образом великолепнейшую и пышнейшую из тканей. Ткань эта обвивает всех остальных людей в полисе — и свободных, и рабов, держит их в узах, направляет и руководит полисом, никогда и ничего не упуская из виду, что может сделать его счастливым, насколько это возможно».
Политика — это не только общество, но и общение. Это общение между людьми, желающими общества, создающими это самое общество.
Политика — это умение людей говорить друг с другом, договариваться, договариваться о взаимодействии, развивать это взаимодействие, делать его «рабочей основой» своего общества.
Политика — это два в одном. Это и общение, и общество. И то, и другое имеет одну, общую цель — то, что называется общим благом.
Потому политика, как говорили современники Аристотеля, есть «благородное занятие благородных мужей». Иначе это общение социальных людей ради общего блага назвать трудно.
Отступ. 3.
Из «Политики» Аристотеля: «Всякий полис является своего рода общением. Общение же организуется ради некого блага... К высшему же из благ устремлено то общение, которое является наиболее существенным и объемлет собой все остальные. Это общение называется полисом или общением политическим... Поэтому-то я и определяю семью и поселение, и полис как общение, а полис называю вполне завершенным и совершенным общением».
А поскольку цель политики — это «общее благо», то политика для Аристотеля это и «благородное занятие», и искусство, и наука — «важнейшая» из всех наук. Важнейшая потому, что она создает общество, а все прочие науки без общества теряют смысл или деградируют (чем, кстати, олигархическая и, соответственно, безобщественная России служит наглядным примером).
Отступ. 4.
Из «Никомаховой Этики» Аристотеля: «Надо, вероятно, признать, что высшее благо относится к ведению важнейшей науки, которая главным образом и управляет. А такой представляется политика. Она ведь устанавливает, какие науки нужны в полисе, что и в каком объеме должен изучать каждый. Мы видим, что наиболее почитаемые умения, а именно умения в военачалии, хозяйствовании и красноречии — подчинены политике. А поскольку эта наука о полисе пользуется остальными науками как средствами и, кроме того, законодательно определяет, какие поступки следует совершать или от которых воздерживаться, то ее цель включает, видимо, цели других наук, а следовательно, эта цель и будет высшим благом для людей вообще».
Это всё есть собственно политика. И это не просто «другое» по сравнению с тем, что называют в России «политикой». Это её полная противоположность.
В России «политика» — «дело грязное». И с этим никто и не спорит. Факт.
У греков политика — это «благородное занятие благородных мужей».
В России «политика» никакого общества не требует, и не понимает самой его идеи — она предпочитает иметь дел с одиночками.
У греков политика — это общение и общество.
В России «политика» — это «борьба за власть», борьбы личных интересов.
У греков политика — это забота об общем благе, поиск путей к нему.
И т. д. и т. п.
Русская «политика» и собственно политика — это не просто разные вещи. Это антиподы.
Конечно, человек всегда был человеком, всегда равен самому себе. У него всегда были и есть свои и страсти, и пристрастия, и ошибки, и пороки.
Конечно, и у греков было не всё идеально.
Конечно, одно дело — идеи и идеалы, другое дело — практика и реальность.
Но речь в данном случае идет именно об идее — об идее самой политики, о том, как понимали её древние греки. И эта её идея, как видим, в корне расходится с идеей той «политики», с которой русскому массовому человеку приходится иметь дело, которую он, как человек «царский» (ищущий себе «царя») и человек «олигархический» (одно тут равно другому) порождает (прим. 3).
А эта «политика» есть его порождение, его «выдох».
4.
Так что сказать о русской «массовой политической культуре»?
Только то, что эта культура к собственно политике не имеет отношения.
Это совсем другая культура — это не культура политики, а культура власти.
Никакой русской «массовой политической культуры» нет.
Вместо неё в России есть русская массовая культура власти.
И это сложное, многосоставное понятие: есть тут и массовый культ власти (любовь к «царю», надежда на него и т. п.), и массовая культура властвования (особенности поведения «власти»), и т. д.
И слова «культура» здесь, понятно, вовсе не значит это некое позитивное, «культурное» явление. Нет, конечно.
«Культура» здесь просто подразумевает набор известных ценностей и правил, который к собственно политике не имеют отношения.
«Культура» — это указание на то, что в системе этих ценностей является главным. А главное в такой культуре вовсе не политика. Главное в ней есть власть — власть и властвование.
Это то самое властвование, которое хорошо известно каждому русскому человеку по его житейскому опыту. Это властвование, стремящееся к беспредельности, когда, скажем, даже малый армейский чин любит говорить о себе не иначе, как известной фразой: «Я здесь и царь, и бог, и воинский начальник».
Культура власти и культура политики суть антиподы. И называть политикой то, что ею не является, что есть её противоположность, значит объективно лгать.
Ложь здесь — это подмена одной культуры другой, её антиподом.
Отступ. 5.
В чем суть этой культуры власти? То есть, какова её история?
Это — тема другого приложения (см. приложение 4. «Тайна» русской «власти» или ложь «византийская» ).
*
ПРИМЕЧАНИЯ
Прим. 1.
О том, что русские винят в своих бедах, кого угодно, но только не самих себя, писано немало как русскими писателями, так и советскими — тогда, когда стало можно писать о «народе» не только приятное.
Иван Бунин: «Левые» все «эксцессы» революции валят на старый режим, черносотенцы — на евреев. А народ не виноват! Да и сам народ будет впоследствии валить всё на другого — на соседа и на еврея: «Что ж я? Что Илья, то и я. Это нас жиды на всё это дело подбили…»
Юрий Нагибин: «Народ состоит из людей, он так же ответствен, как и отдельный человек…самая большая вина русского народа в том, что он всегда безвинен в собственных глазах. Мы ни в чем не раскаиваемся, нам гуманитарную помощь подавай…
Может, пора перестать валять дурака, что русский народ был и остался игралищем лежащих вне его сил, мол, инородцы, пришельцы делали русскую историю… Удобная, хитрая, подлая ложь».
И т. д. и т. п.
Одни видят в этом инфантильность, другие — корыстный расчет: люди-де умышленно винят в своих бедах кого-то другого, но не себя. Притом, понятно, что они-то, мол, сами-то всё про себя знают, знают, что сами во всем виноваты, а вот — «лукавят», хитрецы.
На первый взгляд — так и есть. Достаточно походить по разного рода «патриотическим» сайтам: кого там только винят в том, что жизнь в России такая. Винят и некую «закулису», и США вообще (они–де развалили Советский Союз), и ЦРУ в частности (его-де руками развал вершился), и «агентов влияния», и «либерастов», и т. д. и т. п.
Так что же, прав Нагибин и его единомышленники?
Нет, конечно. И думать так, как думают они, значит, думать о русском массовом человеке неправильно.
Если бы.
Если бы так было: сознавал человек свою ответственность за страну, чувствовал себя её хозяином, а по итогам неудачного своего хозяйствования решил бы схитрить — это, мол, не я, это «они» всё тут так устроили. Если бы. Да об этом только мечтать можно.
Пусть это только лишь повод для «удобной, хитрой, подлой лжи».
Но дело обстоит совершенно иначе. У массового человека во всем виноваты другие потому, что для него хозяина его страны это всегда другой. Им может быть кто угодно, но только не он сам. Так он о себе не мыслит. Для него правители — это всегда другие, со времени самой что ни на есть Орды.
А коли правят всегда другие (должны править другие, по бессознательному убеждению массового человека), то они и виноваты, что правят плохо.
Кому же еще быть виноватым? Не ему же?
Он виноваты быть не может — потому что он и не правит, он и не видит себя правителем, он саму такую возможность он не рассматривает.
Правителем он не может быть и потому, что он не хочет им быть, и потому, что он не может им быть, даже если бы быть таковым он захотел. Просто нет у него к тому никаких инструментов. Ведь чтобы реализовать своё хозяйское право на страну в одиночку нельзя — это можно сделать только вместе, в составе Общества, а составить Общество массовый человек объективно не в состоянии. Потому что таков его «национальный» (массовый) характер, такова культура, такова «политическая» культура.
Потому о себе как о хозяине он и не мыслит, и не говорит.
Потому у него всегда и во всем виноваты другие.
И тут нет даже вины — тут всё та же причинность. Вина=причина. Это как раз тот случай, когда не вине надо говорить, но о беде.
Это беда русского массового человека — беда, в которой он сам себе помочь никак не может.
И никакой «хитрой, подлой лжи» тут нет.
Есть то, что есть. Есть нехозяйская сущность этого человека, человека «подданного».
Прим. 2.
Так, в свое время многих шокировал эпизод из беседы известного американского телеведущего Ларри Кинга и Путина, когда тот, вскоре после гибель подлодки «Курск», прибыл с визитом в США. Кинг затащил его к себе в телестудию для интервью и, конечно, первым делом спросил его о недавней катастрофе. Он задал вопрос: «Так что же всё-таки случилось с подлодкой «Курск»?
«Она утонула», — ответил, не медля ни секунды, ответил его высокий гость и улыбнулся глазами.
Конечно, американец и сам знал, что она погибла — он хотел знать причины. Но последовал этот ответ. И даже сам Ларри Кинг, привыкший ко многому, растерялся на секунду.
Тогда многие гадали, что это такое было?
Уложить в голове такой ответ было трудно. Как–никак, а всё-таки «президент РФ», всё-таки главнокомандующий, всё-таки речь идет о его же соотечественниках. И — такая «шутка» в его устах звучат странно.
Кто-то говорил тогда о цинизме Путина, кто-то — об «эмоциональной тупости», кто-то — об его «холодности». А иные — о том, что «просто так вышло». Ну, бывает такое: не удержался человек, язык раньше мысли сработал. Рефлекс. Кинг задал неловкий опрос, «подставился», а его собеседник не сдержался, щелкнул его, фигурально говоря, по носу, сам того не желая. Слишком уж соблазн был велик. А и то — зачем подставился?
Возможно, все были отчасти правы.
Но есть тут и другое объяснение ответа «президента РФ».
Тут буквально сказалось чувство именно не-хозяина, так свойственное русскому массовому человеку, представителем которого «резидент РФ» и является.
Хозяин просто бы не смог так ответить, потому что чувство хозяина подразумевает ответственность и сопереживание. Хозяин — это так: моя страна, моя подлодка, мои соотечественники, с которыми случилась беда. Тут трудно себе представить кокетливую игру словами и глазами.
А массовый человек, работающий всего лишь «высшим чиновником» (как Путин сам назвал себя в дни катастрофы «Курска»), так ответить смог. И смог потому, что чувство не-хозяина (я тут вообще не причем) никакой ответственности не подразумевает.
Поэтому в беседе с иностранцем — «остроумный» ответ, в разговоре с родственниками погибших в Видяево — ссылки (с интонацией обиды, с совсем уж не хозяйской интонацией) на «это государство», на то, «как у нас вообще всё делается»: мол, вы же знаете, кругом безответственность да халатность — там подкрасят, там подмажут («подмандярят», как «народно» сказал Путин), и всё, и вперед — в море. Вот так всё, мол, «у нас всегда».
Оттого всё так и случается.
Мораль?
Русский массовый человек — не хозяин. И тот факт, что он работает чиновником, его хозяином не делает. Циником делает, хозяином — нет. Чиновник — это массовый человек, которого сделали чиновником, посадили в высокое кресло и заставили (к его великой досаде) за всё отвечать, что в этой стране творится. А причем он тут?
Не причем.
И отвечать за «всё это» он не хочет, ибо ответственным за «всё это» он себя не чувствует. О чем и говорит — так, как говорит. «Она утонула».
Прим. 3.
«Царский» человек всегда равен «человеку олигархическому».
Человек, ищущий себе «царя», неизбежно получает вместе с ним и олигархию (правление Немногих). Она есть непременное следствие его желания «царя». «Царский» человек олигархию порождает всегда, и потому он человек всегда «олигархический».
Это заметили еще древние греки, например, философ Феофраст, который много исследовал такое явление, как «олигархический человек». Это не олигарх, не правитель — это тот, кто порождает олигархию, тот, кто хочет для себя «сильного правителя».
Это, по тому же Феофрасту, есть главная характеристика такого человека.
Он пишет о нем так: «А приверженец олигархии вот какой человек. Когда народ решает, кого взять в помощь архонту распорядителями праздничной процессии, он берет слово и предлагает облечь выборных неограниченной властью. И даже если другие выставляют десять кандидатур, говорит: «Хватит и одного, но пусть это будет настоящий муж». Из всего Гомера он запомнил только один-единственный стих: «Нет в многовластии блага, да будет единый властитель», и больше ни одного не знает».
Конец цитаты.
Понятно, что, говоря о «приверженце олигархии», Феофраст не имеет в виду, что он есть сознательный её сторонник. Он-то как раз хочет иного, хочет, чтобы был порядок, хочет, «как лучше». И получается у него, естественно, «как всегда» — всегда начинает править некая корпорация людей, которая и сама потом этому человеку не нравится. Как сейчас, скажем, русскому массовому человеку не нравятся всякого рода абрамовичи, фридманы и прочие дерипаски, окружающие Путина. Но этот массовый человек ведет себя так, что появление и первоолигарха, и его коллег-олигархов, и их партнеров-плутократов, то есть, собственно Олигархии, становится явлением закономерным и неизбежным.
«Олигархический человек» порождает Олигархию. Он — её родитель, она — его законная дочь.
«Власть» и «не-власть» тут совершенно равны друг другу. Это одно и то же.
Потому что и там, и здесь действует один и тот же человек — человек массовый, он же «олигархический».
|