Вадим
Васильевич
Пленка для пруда винилит. Спустя 4 года на пруда Baustov.
ОГЛАВЛЕНИЕ
От автора. ЧАСТЬ 2. ЧАСТЬ 3. Приложение 1. Приложение 2. Приложение 3. Приложение 4. ЧАСТЬ 6. Глава 2. Глава 3. Глава 4. Глава 5. Глава 6. Глава 7. Глава 8. Глава 9. Глава 10. Глава 11. Глава 12. Глава 13. Глава 14. Глава 15. Глава 16. Глава 17. ЧАСТЬ 7. ЧАСТЬ 8. ЧАСТЬ 10. Глава 2. Глава 3. Глава 4. Глава 5. Глава 6. Глава 7. Глава 9. Глава 10. Глава 11. Глава 12. Глава 13. Глава 14. Глава 15. Глава 16. Глава 17. ЧАСТЬ 11. Глава 3. ЧАСТЬ 12. Глава 2. Глава 3. Глава 4. Глава 5. Глава 7. Глава 9. Глава 10. От автора-3. ПРИЛОЖЕНИЯ
Часть-приложение 1. Часть-приложение 2. Часть-приложение 3. Часть-приложение 4. Часть-приложение 5. Глава-приложение 2. Глава-приложение 3. Глава-приложение 4. Глава-приложение 5. Глава-приложение 6. Глава-приложение 7. Глава-приложение 8. Глава-приложение 9.
Предисловие
Российское
общество:
ложь "общественная"
Российское государство:
ложь "государственная"
"Олигархический лифт"
Региональная Олигархия
(на примере
банка "Россия")
Центральная Олигархия
(на примере Газпрома)
"Олигархический синтез":
на кого работает Газпром
Русская Олигархия:
и это многое объясняет
Глава 1.
Почему "государство
бездействует"
Почему
"государственным" людям
в "государстве
российском" плохо.
Почему в России
такая коррупция.
Почему "безвластие"
при "беспределе власти".
Почему в России
беззаконие.
Почему Россия
похожа на Африку.
Почему Запад
смотрит на Россию
свысока.
Почему у России
нет союзников.
Почему "государство врет"
и "умалчивает"
Почему "либерализм"
стал идеологией
российских "реформ"
Почему "власть"
безответственна
Почему "приоритетные
национальные проекты"
такие
Почему такие реформы
За что наказали
Ходорковского
Почему "власть"
провинциальна
Почему
"национальную идею"
так и не нашли
Почему "власть"
боится "оранжевых
революций"
Россия: страна,
которой нет
Россия: Родина,
которой нет
Русская асоциальность:
и это многое объясняет
Глава 1.
Кто главный русский враг
Как разгадать
"загадку Путина"
Почему хорошему
человеку в России плохо.
Или "почему,
если ты такой умный,
ты такой бедный"
Почему антигерои -
"герои нашего времени".
Почему Россия -
нецивилизованная страна.
Почему русские
терпят олигархию.
Почему русские "болтают"
Почему русские
проигрывают
Почему Россия -
такая богатая,
а русские — такие бедные.
Чем русские отличаются
от других европейцев
Почему победители
живут хуже
побежденных
Почему хочется
Сталина.
Почему "бытовая
коррупция"
Почему в России такая
армия.
Почему Россия
в моральном обмороке
Почему в России
нет идеологии
Что делать
Глава 1.
Очевидность ответа
Что и как делать. Российское общество как Партия или Параллельная Россия
Исправление имен
(уточнение
и продолжение)
Кто сейчас
самый актуальный
политик России
Почему
в наличной России
всякая оппозиция
бессмысленна
Как остановить
развал России
В чем состоит
"особый путь России"
Кто истинный
герой нашего времени
Как добиться
правды и справедливости
Как добиться
перемен к лучшему.
Или ложь
"демократическая".
Приглашение
Русский массовый
человек
или ложь
"национальная"
"Великая
русская культура"
или ложь
"культурная"
«Русская
политическая
культура»
или ложь
«политическая» № 2
"Тайна"
русской "власти"
или ложь
"византийская"
ИИсправление имен
(дополнение)
Почему чиновники
не уходят в отставку
Почему чиновники
берут взятки
Почему "власть"?
Почему никто России
не хозяин
Почему немцы "стучат"
Почему русские не улыбаются
Почему Москва такая
Почему
в наличной России
честные выборы
бессмысленны
Приложение.
«Русский национальный характер» или ложь «харaктерная»
1.
Если спросить первого встречного, каков он, русский национальный характер, то этот человек непременно скажет то, что он и сам уже тысячу раз слышал. Ну, как же, скажет он, русские — они терпеливые, они — коллективисты. «И еще они (мы) — слишком уж доверчивые», — добавит этот человек. Конечно.
Так принято говорить, так принято думать. «Русские, они — такие».
Но «всех» не бывает. «Все» — это ложь.
Можно говорить лишь о преобладающие типе человека — о массовом русском человеке.
Так вот, разве русский массовый человек — таков?
Вовсе он не таков. В чем сама русская жизнь и убеждает — и самым наглядным образом.
В самом деле, что это всё такое — «коллективизм», «терпение», «доверчивость»?
Это всё качества социального человека, который, с такими-то качествами, просто не может не построить достойное себя общество и жить в нем. Но ничего этого нет — ни общества, ни достойной жизни в нем.
Есть иное — асоциальность. И одно с другим тут никак не совмещается.
Ясно, что здесь что-то не так — с таким пониманием русского массового характера.
Ясно, что таким словами — «коллективизм», «терпение», «доверчивость» — тут называют какие-то другие качества.
Какие?
Чтобы увидеть какие, достаточно рассмотреть первое, второе и третье качества по отдельности.
2.
Что такое вообще терпение?
Это, если кратко, «длинная воля». Это долгое, настойчивое и неуклонное преследование поставленной цели.
Кто отвечает такому критерию — кто истинно терпелив?
Это, конечно, люди «рисовой культуры» — китайцы и японцы. К терпению их приучила сама культура возделывания риса.
Терпеливы также немцы, которые ночью, в виду совершенно пустой дороги стоят на переходе и терпеливо ждут, когда зажжется зеленый. И только тогда они, терпеливые, переходят дорогу.
А русские — разве они так терпеливы? Есть у них такое — японское или немецкое терпение?
Нет, конечно. Примеры такого терпения в России найти очень трудно.
Куда легче найти примеры обратного — отсутствия этой самой длинной воли. И наличия, соответственно, пресловутой «кампанейщины» (начали некое дело, пошумели о нем и забыли о нем), о которой еще Пушкин писал («Отчего у нас начинаются дела с великим жаром и пылкостию, потом останавливаются, а не редко совсем забываются?»).
Отступ. 1.
И писал о ней не только он один, конечно.
Это видели многие, как известные люди, так и нет — те, что «сами себе философы» (прим. 1).
Русские — вовсе не терпеливы.
Они — именно нетерпеливы.
И тут всё известно: если стать богатым, то быстро, если прибыль, то чтоб в 100 процентов, если делать нечто, то делать быстро, а не выходит быстро, так и не надо тогда этого и вовсе, «пятилетку — в четыре года», т. д. и т. п.
И, тем не менее, в России по-прежнему много и упорно говорится о «русском терпении».
Почему?
Потому что «терпение» здесь — псевдоним, манера речи.
Этим словом называют совсем другое качество русского массового человека.
Какое?
Это легко увидеть, если посмотреть, когда именно говорится об этом самом терпении.
А это тоже хорошо известно, когда — примеров, «благо», много.
Так, платят людям маленькую, не по труду, зарплату — они терпят.
Так, не платят им эту зарплату вовремя — они терпят.
Так, задерживают эту самую зарплату на месяцы — он терпят. Терпеть они перестают только тогда, когда они начинают буквально голодать — тогда люди объявляют голодовку. То есть, люди продолжают терпеть, но теперь они терпят голод, чтобы получить, наконец, то, что они давно заработали.
Так, создает им Олигархия всевозможные проблемы и трудности — они терпят.
Так, олигархические «реформаторы» отменяют все их деньги, которые они заработали за всю жизнь, которые он положили в банк, — они терпят.
И т. д. и т. п.
То есть, что, собственно, происходит?
Люди терпят собственное унижение — долго и массово. А что это такое?
Это вовсе не терпение — это другое качество. Если человек терпит то, что терпеть без потери чувства собственного достоинства нельзя, то такое его качество называется иначе. Точно — терпением это назвать никак нельзя.
Терпение — это положительное качество. Им можно только гордиться.
А терпение унижения, привычка к унижению — это качество отрицательное.
Им странно гордиться — это стыдное качество, когда люди терпят то, что, по Карамзину, «терпеть без подлости не можно» (прим. 2).
Отступ. 2.
Хотя, понятно, что Олигархия предлагает им именно гордится (прим. 3).
Потому что ей такое русское массовое качество нравится, конечно.
Потому что еq такое качество, конечно, очень удобно (прим. 4).
Как назвать это качество, которое равно привычке к унижению?
Проблема — тут то же нет слова.
Нет общепринятого и общепонятного слова для именования этого качества. Тем более, что люди привыкли к его ложному именованию. Слова нет, и люди ищут ему вынужденные замены, и не всегда они удачные. Так, иногда русские сами про себя говорят, что «мы, русские — не гордые».
Но этот «субститут» не точен: гордость — это состояние (человек горд, например, успехами ребенка), но не качество характера. И используется это неточное слово как раз по бедности языка.
Так как же назвать то, что именуют терпением?
Можно назвать то так: неразвитое чувство собственного достоинства.
Можно назвать это недостаток самоуважения или отсутствием этого самоуважения.
Можно назвать это отчасти придуманным словом (коли нет общепринятого, краткого, в одно слово, названия для этого качества) — без-честие (когда люди живут без чести, а честь тут — синоним чувства собственного достоинства).
И т. д. и т. п.
Но ясно, что терпение к этому качеству не имеет никакого отношения — это разные вещи.
Так что это «терпение» тут вовсе не причем.
Не о «терпении надо говорить, а об отсутствии самоуважения.
Это его называет так ложно, почти издевательски, — «терпением».
Издевательски потому, что здесь отрицательное качество выдается за положительное, минус — за плюс, и предлагается этим минусом гордиться.
Это всё равно, как если бы черное выдавали за белое и всем бы предлагали его так и называть — белым. А оно, это «белое», не белое — оно черное.
А что это такое, когда черное называют белым?
Это ложь. Такой же ложью является и это пресловутое «терпение».
Отступ. 3.
Хотя ложь эта многим и удобная, и выгодная. Именно многим — не только Олигархии.
Но ведь для того и лгут, чтобы был удобно, потому и лгут, что это выгодно, что есть в том своя необходимость. Это объясняет отчасти, почему ложь про «русское терпение» так живуча в России (прим. 5).
Отступ. 4. Дело ведь в том, что это качество в массовом характере само по себе, в одиночестве, не существует — есть там и другие качества. И они находятся в резонансе — одно способствует другому. И, например, пресловутый «коллективизм» способствует тому же бесчестию.
Нужно оговориться по поводу без-честия. Потому что звучит это слово обидно и его легко понять ложно (как если бы это был сознательный выбор человека).
Речь тут идет о другом. Это вынужденное бесчестие. Никто сознательно такого выбора не делает — жить в без чести.
Просто люди живут так, как могут, а так, как они жить не могут, они и не живут. Всё тут объективно. Никто этого без-честия не хочет, конечно. Но как выйти из него, русский массовый человек не знает. И, соответственно, не может выйти.
Тем более, что есть к тому и другие причины.
Не было бы этого «коллективизма», был бы он без кавычек — сохранить свою честь было бы куда проще. Потому что в одиночку это сделать невозможно, это можно было бы сделать именно в обществе.
Но есть «коллективизм», и он как раз складыванию русского общества никак не способствует.
Потому что он — просто такой (см. ниже).
3.
Что такое вообще этот «коллективизм» (который тоже приписывают русскому массовому человеку)?
Коллективизм — это умение объединяться, чтобы вместе и сообща делать обще дело, защищать общий интерес.
Коллективизм — это взаимная ответственность людей друг за друга, когда каждый каждому чем-то обязан (хотя бы соблюдением общих правил общения в данном сообществе), каждый каждому, соответственно, что-то «должен».
Коллективизм, в конце концов, подразумевает самую свою первооснову («первый этаж» коллективизма) — элементарная солидарность, будь то солидарность социальная (скажем, профсоюзы), будь то национальная солидарность (мы помогаем друг другу, потому что мы одной крови).
Словом, ясно, что такое коллективизм.
Соответственно, вопрос: кто отвечает таким его критериям?
Кто есть собственно коллективист?
Это, конечно, японцы, у которых есть и «производственный коллективизм» (отсюда и их успехи), у которых есть социальный коллективизм, которые даже отдыхают коллективно, путешествуя по миру не иначе, как организованными тургруппами.
Это, конечно, немцы, которые обожают собираются во всякого рода союзы и общества, у которых даже есть присказка «нет союза — нет немца». То есть, немец вне своего союза-объединения (коллектива, то есть) просто немыслим.
Это, конечно, англичане, которые обожают устраивать комитеты по всякому поводу, для которых бесплатная работа в каком-либо общественном комитете есть не тяжелая «общественная обязанность», но потребность души и личный долг.
Это, конечно, американцы, которые тоже любят устраивать разного рода ассоциации, которые в своих маленьких городках живет именно «коллективистки», сообща, на общих собраниях своих городских советов, решая свои общие проблемы.
И т. д.
А русский массовый человек — разве он коллективисты?
Умеет ли русский массовый человек объединяться?
Вопрос риторический. Примеров такого коллективизма почти нет, а вот обратных примеров — много. И они известны.
Умеют русский массовые люди нести ответственность друг за друга?
Тоже риторический вопрос. У такого человека есть, как известно, идеал — возможность сказать: «Я никому ничего не должен». Быть должным что-либо делать, нести ответственность за что-либо — он не любит, а ответственность за кого-либо еще — для него знак несвободы. Так, человека спрашивают: «Ощущаете ли вы себя свободным?». Он обычно отвечает: «Ну, какая это свобода — я же не один, у меня жена, дети, я за них отвечаю», и т. д.
Наконец, самое элементарное — солидарны ли русские массовые люди?
Опять риторический вопрос. О своей «солидарности» они сами всё прекрасно знают, будь то солидарность социальная, будь то солидарность национальная. Чего нет, того нет (прим. 6).
Какой смысл говорить о «втором этаже» (коллективизме), коли нет и его «первого этажа» (элементарной солидарности)?
Никакого.
Чего нет, того нет. Пресловутого «коллективизма» (он же «общинность», он же «соборность») — нет.
Русский массовый человек вовсе не коллективист — он, напротив, одиночка.
И говорить тут про коллективизм, значит, опять же, лгать — называть черное белым.
Он именно одиночка, которого еще неточно называют иногда «индивидуалистом» (прим. 7).
Русский массовый человек — не просто одиночка, но одиночка, сознательно чуждающийся себе подобных.
Русские массовые люди — это взаимоотчужденные одиночки.
Отступ. 5. А варяжское слово «гарда» значит буквально иное — ограду, стену, которой восточные славяне огораживали свои поселения и свои города. И недаром само русское слово «город» происходит от слова «городить» — огораживать поселение стеною.
«Здесь всенародно одиночество», как написал однажды поэт Андрей Дементьев о современной России. А такое одиночество не может не породить «всенародное» же (массовое) отчуждение — взаимное отчуждение.
И есть у этого взаимоотчуждения даже соответствующий символ — забор.
Это то самый легендарный «русский забор», которым один русский человек огораживается от других своих соотечественников.
Историки любят вспоминать русов-викингов, которые прибыли в своё время к восточным славянам и которые якобы удивились обилию городов у них. И назвали-де поэтому их землю «Гардарикой» — «страной городов». Так перевели это прозвание, но перевели не точно.
Варяжский собственно «город» называется иначе — «борг» (borg).
Поэтому точнее было бы назвать русскую землю «страной оград» или «страной заборов».
Последний перевод куда точнее — ибо он отражает неизменную тягу русского массового человека к огораживанию. И это его свойство пережило века, которое и сейчас заметно повсеместно, которое русский человек даже за границу с собой везет, когда, вроде бы, и огораживаться ему не от кого (прим. 8).
Никакого «русского коллективизма» нет.
Есть нечто ему противоположное — взаимное отчуждение.
Это и называют «коллективизмом».
4.
Понятно, у всего есть свои причины.
Вопрос: какие есть хотя бы внешние поводы для того, чтобы отчуждение назвать «коллективизмом», черное — белым?
Для этого нужно, чтобы это «черненькое» хотя бы чуть-чуть «белело».
И оно, конечно, отчасти «белеет».
О чем речь?
Видимо, о «коллективизме» в России говорят потому, что есть у массового русского человека привычка массово же («коллективно») верить своему «начальству». И массово же («коллективно») демонстрировать ему свою веру — любить тех, кого оно любит, не любить тех, кого оно не любит (поругавшись с бывшим «любимым», скажем, из-за газовых трубопроводов). И массово же («коллективно») вешать его портреты на стены своих кабинетов.
Это массовое послушание, выраженное в конкретных акциях, дает внешний повод говорить о «коллективизме».
Откуда оно? Оно идет из «глубины сердца»?
Нет, конечно. Оно — тоже вынужденное. В стране, где нет общества, а есть только взаимоотчужденные массовые люди, и эти люди просто не могут не зависеть от начальства.
И это вполне логично: если люди не зависят сами от себя и друг от друга, то они зависят от «начальства». Иначе тут быть просто не может.
А коли они массово зависят от «начальства», то они не могут не слушаться его и, соответственно, не демонстрировать ему своё массовое же послушание.
Эта массовая («коллективная») зависимость и дает людям повод говорить о пресловутом «коллективизме».
Но она есть только то, что есть. И никаким, понятно, коллективизмом она не является.
Так что же есть этот русский «коллективизм» в своей совокупности?
Это есть и взаимное отчуждение массовых людей, и их массовая зависимость от их «начальства».
А собственно коллективизма у русского массового человека нет и быть не может.
И все слова про него есть тут еще одна ложь — ложь «коллективистская».
5.
И, наконец, о пресловутой «доверчивости» русского массового человека.
Он — доверчив?
И да, и нет — смотря к кому.
Доверяют ли русские массовые люди друг другу — «народу»?
Нет, конечно. Взаимоотчужденные люди и не могут это делать. Недаром одни из них, как заклинание, повторяют «Верить нельзя никому», другие, поинтеллигентнее, как символ веры повторяют фразу («от Булгакова») «Никогда не разговаривайте с неизвестными», третьи молча возводят вокруг своего дома (дачи, коттеджа) забор, более похожий на крепостную стену — материальный знак своего недоверия всем и вся.
Но при этом эти же, не верящие друг другу люди массово повторяют одно и то же: «Ох, доверчив русский народ, ох, доверчив».
Как это понять?
Всё просто. Люди не верят друг другу, как и положено людям взаимоотчужденным.
Но люди верят «царю», как и положено людям, всецело зависимым от начальства. Это же тоже всё знакомые фразы: «Я не верю никому — я верю только Путину», «Я надеюсь только на Путина» и т. д. Он верят «царю», потому что верить им более некому. А и то — кому?
Некому.
Люди верят «царю», и потому постоянно обманываются. И этот обман, и этот самообман тут неизбежны, потому что «царь» объективно не может сделать того, что он «народу» обещал. Он всего лишь один человек, и он объективно не может выполнить обещанное, даже если бы он того искренне хотел.
Так что же здесь люди называют «доверчивостью»?
Веру русских людей друг другу?
Нет, конечно.
Это не «доверчивость» — это всё та же вера в царя.
В самом деле, кому еще доверять никому не верящим «царистам»?
Никому более не остается.
6.
Каковы же основные качества русского массового характера?
Нет ни «терпения», ни «коллективизм», ни «доверчивости».
Все эти «качества» суть «лжи» сами по себе и одна большая ложь в их совокупности — ложь о русском массовом характере или ложь «харaктерная».
"Терпения" нет.
Есть без-честие (неразвитое чувство собственного достоинства).
"Коллективизма" нет.
Есть взаимное отчуждение и зависимость от «начальства».
"Доверчивости" нет.
Есть вера в «царя».
Какие всё это качества?
Это всё — качества асоциальные.
Это те качества, которые и рождаются в асоциальности, которые саму эту асоциальность и порождают (та же проблема яйца и курицы — тут тоже не скажешь, что первeе).
Это те качества, которые социальности (общества) не требуют, которые её, напротив, исключают.
Это те качества, которые взаимоусиливают друг друга — подпитывают друг друга (прим. 9) и, соответственно, формируют русский массовый характер в целом.
А какой он — в целом?
Очевидно. Это — асоциальный характер.
Русский массовый характер — асоциален.
И он, понятно, никак не способствует созданию в России социальности — общества. Напротив, он объективно этому препятствует.
Потому собственно общества в России нет.
Подобно рождает подобное. Асоциальность (характер) рождает асоциальность (разобщество).
Всё логично. Иначе и быть просто не может.
**
Там есть такая запись, сделанная примерно в 1905 году: «Все наши реформы — продукт порыва: начинаем горячо, остываем и бросаем, ничего не доведя до конца. Так идет жизнь и история всего государства, народа, общества и частных лиц. Порыв — и лень. Прим. 2. Тацит велик; но Рим, описанный Тацитом, Прим. 3. Как видим, судя по контексту разговора, эти свойства русского характера Путин считает самыми лучшими его качествами, теми, которым другие народы могли бы и получиться. Но привычность вовсе не исключает вопросов, которые тут возникают сами собою, если посмотреть на ситуацию со стороны. И вот, получается, что лучшие качества этой страны суть «самоотверженность» и «терпение». Россия «терпит», Россия «сама себя отвергает» — не считается сама с собою, со своими интересами, жертвует ими ради чего-то иного, и т. д. Получается, что русский — это очень алогичный и не совсем нормальный народ, коль скоро его лучшие качества суть только терпение (неизвестно чего и зачем) и самоотвержение — отвержение самого себя.
Но своя логика тут есть, конечно. А как же? Она есть, если посмотреть на ситуацию с точки зрения администрации страны. Если «народ» терпит и отвергает сам себя ради этой самой администрации, то тогда всё правильно. С точки зрения, конечно, администрации. Прим. 4. Конечно, «правильный». Прим. 5. О последних. О первых — о тех, кто бесчестит. Прим. 6. Нет национальной солидарности. И, тем более, нет солидарности социальной. Что, опять же, хорошо видно в сравнению с иными образцами поведения. В России, как известно, не бастуют. Здесь выражают протест так, как это делают в тюрьме — объявляют голодовку. Это делается, например, для того, чтобы получить зарплату, которую не дают. Прим. 7. Потому что для того. человек ста Личностью. Нужна культура. Нужно общество. где живет и эта культура, и этот человек как её носитель. Например, после отмены колхозов русский колхозники вполне могли бы проявит свою классический деревенский «индивидуализм» — стать хозяевами-«единоличниками», каким они был прежде, до колхозов. Но мало кто им стал. Большинство поступило одинаково — стало массово, без каких-либо индивидуалистических фантазий, спиваться. Прим. 8. И аборигены стали засылать к Солженицыным своих «разведчиков», дабы те выяснили, что это значит. В конце концов, объяснение было придумано: новые соседи боятся-де диких животных. Но принято оно не было — никакие дикие животные там давно никого не беспокоили. Словом, американцы так ничего и не поняли. Кто-то сказал, что, наверное, этот русский писатель боится «агентов КГБ». Хотя, разве забор им преграда? Забор как инстинкт. Как птица, им движимая, плетет вокруг себя гнездо, так русский массовый человек сколачивает вокруг себя забор. Возможно. Прим. 9. Тут можно даже привести «пример из жизни». Скажем, сел человек в автобус, думая доехать быстро и с комфортом до места назначения. Но потом вошли в него другие люди и стали ругаться, оскорблять друг друга, плеваться, и т. д. Это человек уже чувствует себя униженным, что оказался в такой компании — всё это он слышит, и видит, присутствует при этом. Но что он может сделать, если толкается не он сам, а уже им толкаются другие люди, желая насолить друг другу побольше? А та же самая история с таким качеством, как зависимость от начальства.
ПРИМЕЧАНИЯ
Прим. 1.
Нечто новое на известную тему всегда интересно.
Так, относительно недавно в Саратове был найден дневник одного саратовского чиновника. Это был член губернской управы, статский советник, юрист Николай Минх. Он активно участвовал в «великих реформах» Александра II (работал в «редакционных комиссиях по освобождению саратовских крестьян»), потом был главой Саратовской архивной комиссии. Вот в её архивах и нашелся этот, личный дневник саратовского чиновника Минха (ф. 407, д. 796).
Вся беда наша, что мы способны, хотя и к тяжкому, но только порывистому труду, а не к труду регулярному и систематическому. Русский человек может поднять сразу 10 пудов, но подымать ежедневно по фунту ему лень. А культура движется только фунтами».
И т. д.
Из стихотворения «Тацит» пушкинского современника поэта и историка Николая Карамзина:
Достоин ли пера его?
В сем Риме, некогда геройством знаменитом,
Кроме убийц и жертв не вижу ничего.
Жалеть о нем не должно:
Он стоил лютых бед несчастья своего,
Терпя, чего терпеть без подлости не можно!
В июне 2006 года в Шанхае состоялось очередная встреча шести стран ШОС (Шанхайская организация сотрудничества), в которой участвует и Россия. Её там представлял Путин. После завершения этой встречи он дал неформальную пресс-конференцию в своем гостиничном номере. В беседе с прессой был и такой эпизод («Комсомольская правда», Москва, 17 июня 2006 г.):
« — Нам есть чему поучиться у китайцев?
- У любого народа есть чему поучиться.
- А у нашего?
- Самоотверженности и терпению».
Ответ вполне ожидаемый, ибо привычный.
Что такое «народ»?
Это собственно Россия и есть. В ином случае Россия — это просто территория.
Как тут не спросить: ради чего всё это и зачем?
Тогда понятно, почему ей эти его качества (салтыково-щедринская "стойкость в бедствиях" и пр.) очень нравятся.
Как сказал однажды Путин в беседе с журналистом Сергею Доренко, по словам последнего?
Однажды Доренко в разговоре с ним посетовал: смотрите, мол, Владимир Владимирович, какой смешной у нас народ всё-таки — согласно соцопросам, вас уже и лучшим экономистом года признали. Этак они Вас завтра лучшим спортсменом или лучшим поэтом признают!
Но Путин иронию своего пиар-агента не поддержал, сказал: «Правильный народ у нас, Сережа. Правильный!».
В смысле, удобный.
Почему эта ложь так живуча, несмотря на всю свою очевидность?
Потом что она удобна многим — и тем, кто бесчестит, и тем, кого бесчестят. Именно.
Само это слово «терпение» есть подсознательный (даже не осознанный, самому себе не объясненный) выбор тех, кто вынужден жить в бесчестии постоянно. Это своего рода щадящая вербальная психотерапия — эвфемизм, который позволяет человеку жить в мире с сами собой, с собственной жизнью мириться.
В самом деле, каково это — сказать о самом себе: я живу без чести и в бесчестии? А вот скажет такой человек: «я терпелив», так и не так страшно, не так унизительно жить становится. Терпение и само по себе есть хорошее качество, а тут еще нечто вроде скрытой оговорки слышится, этакий лучик надежды посверкивает, мол, я терпелив, но — до поры.
Так что, есть и надежда, и отдушина. Уже легче. Жить можно.
Это слово для них — просто палочка-выручалочка.
В самом деле, кто из чиновников скажет, обращаясь к «населению», что вы, мол, живете в бесчестии?
Никто. Да и сказать так, что едино, что к бунту призвать. Конечно, никто этого слова не выговорит.
А вот скажут «начальные» люди иначе, мол, «терпелив наш народ», так и вроде и двух зайцев сразу убьют. Так они и ситуацию описали (терпят люди всякое разное — и ничего), и даже поощрили «население» в этом его качестве. Мол, терпите и дальше. Ведь известно с детских лет: терпение — хорошо, а нетерпение — плохо. Получается, что так и надо, так и правильно.
Именно. «Правильный у нас народ, Сережа. Правильный!».
Получается, это «терпение» удобно для всех.
Обозреватель «Комсомольской правды» Галина Сапожникова в статье «Статус классный — эмигрант колбасный!» (Москва, 14 июня 2006 г.) пишет там, в частности, о том, как русские, переехавшие в 90-е годы в Чехию, относятся друг к другу: «Вот кажется: в условиях затяжного прыжка, коим для многих является эмиграция, человек должен искать себе подобных и демонстрировать лучшие свои качества. Как бы не так!
- Я с русскими не общаюсь! — гордо говорит при встрече каждый второй из них, если хочет казаться настоящим европейцем. Везде знают: китайцы, вьетнамцы, армяне и чеченцы будут стоять друг за дружку горой, но только не русские, такая вот у нас национальная традиция».
Из письма Антонины Ивкиной (Иркутск) в «Литературную газету» (№ 34, 2004 г.),: «Мы не солидарны, поэтому с нами можно делать всё. что угодно. В Финляндии, конечно, тоже могут ни с того ни с сего уволить. Но вот какую нам там рассказали историю. Решил хозяин одного комбината избавиться от двоих своих хорошо работающих, но строптивых сотрудников. Оформил всё по закону, и помочь им не было никакой возможности. Тогда профсоюз придумал вот что. Опубликовал историю гонений рабочих самодуром-хозяином в местной газете и призвал всех горожан отказаться от его продукции. И что вы думаете? Продажи упали в несколько раз.
Возможно у нас такое? Увы…».
Такие голодовки бывают, но голодовок солидарности или забастовок солидарности в России нет.
Не бывает акций солидарности даже с теми, кто ценой своего здоровья спас в своей время страну, то есть, с теми, кто есть истинный и безусловный герой.
Скажем, когда ветераны–чернобыльцы проводили голодовки, чтобы получить обещанные им деньги, никаких акций солидарности с ними не было тоже.
Почему так? Русский массовый человек жесток, эмоционально глух, неблагодарен?
Нет. Дело в том, что он — асоциален, а солидарность — явление сугубо социальное.
Потому в асоциальности ему просто нет места. Всё объективно и логично.
Почему неверно говорить «индивидуализм»?
Потому что само это слово подразумевает индивидуальность — развитое личное начало, Личность.
А в случае русского массового человек говорить об этом неуместно.
Потому что человек может стать Человеком только в обществе — он «животное общественное».
А если общества (социальной культура) нет, то для собственно индивидуализма условий — мало, а для отчужденного и безличного одиночества напротив, созданы все условия.
Индивидуализм — термин, пригодный для человека социального, в которого есть свои, личные ценности, свои цели и условия для их достижения.
А применительно к асоциальному человеку это слово неуместно. Именно потому, что индивидуальности и её свободного проявления ту почти нет места.
И не в последнюю очередь потому, что они увидели свою ненужность — одиночность и одиночество. И вовсе не потому, что осознали себя яркими индивидуалистами.
Когда Солженицын приехал на жительство в Америку, то он возвел забор вокруг своего американского дома. И это крайне удивило его соседей-американцев. Там не принято ставить такие заборы — настоящие, «русские» (такой, чтобы «чужой» не перешагнул его, а стал бы именно перелезать, и желательно, чтоб не перелез). Там только обозначают границы своих владений — живой изгородью, табличками или символической оградой, не ограждающей, но лишь указывающей эти самые границы.
И этот забор удивил аборигенов крайне неприятно: не считает ли господин Солженицын их ворами, не отказывается ли он от общения? Ведь там принято ходить друг к другу в гости, именно общаться — это просто долг «хорошего соседа». Как иначе?
Пришлось Солженицыным объясняться. А сделать это было непросто — трудно объяснить американцам то, что для русского человека само собой разумеется, что просто в крови, что «само собой». Как без забора-то? Никак. Есть дом, есть земля вокруг него — как тут не быть забору?
Должен быть. Само собой.
Словом, американцы только еще больше запутались они в «таинственной русской душе». И то: жил человек за забором в Гулаге, потом — за «железным занавесом» (тот же забор). Переехал, вроде бы, в другую жизнь — и сам вокруг себя всё то же забор и поставил.
Конечно, им это кажется странным.
А для русского массового человека — это норма. Это так, «как и надо». А как иначе?
Достаточно посмотреть на новые русские «коттеджи» — дом как замок-крепость и вокруг кирпичный же забор в два метра высотой. Стена. Понятно, что и за этой стеной, и в этом «замке» не отсидишься — «если что». Но это и неважно вовсе. Тут важна работа подсознания. А оно велит русскому самоотчужденному человеку («коллективисту») строить забор. И строить его как стену, а дом — как крепость.
Забор как символ. Символ и отчуждения от себе подобных, и ограждения от них.
И сопровождает этот забор русского человека всю жизнь — от его рождения до кончины. Живые ограждают и себя, и своих покойников. Говорят: если хочешь узнать незнакомую страну, сходи на местный рынок — он многое об этой стране расскажет.
Московские рынки, по крайней мере, тоже красноречивы — говорят о многом.
Но и кладбища говорит о людях той или иной страны никак не меньше — говорят своё и по-своему.
Одно дело, скажем, американское кладбище — ровный луг с ровными рядами крестов или плит.
Другое дело — русское кладбище с его нагромождением оград разног цвета и вида.
Разница. И ясно, что она тут вовсе не случайна.
Все качества массового характера находятся в резонансе, образуют они некую триединую сущность, где одно есть условие другого, другое — условие третьего, третье — условие первого, и где все эти качества взаимопревращаются.
Например, это бесчестие. Кто хочет, чтобы его бесчестили, унижали?
Никто, конечно.
Но как поодиночке избежать этого?
Практически — никак. Массовый человек обречен на бесчестие, потому что «честь» возможна только в обществе — это понятие социальное. В разобществе обесчещен каждый — независимо от того, что бы он ни хотел и как бы он себя ни вел. Он унижен уже самим тем фактом, что живет в асоциальности. А всё остальное — это неизбежные и логичные её следствия, появляющиеся с неизбежностью физического закона.
А потом становится еще хуже, когда эти люди начинают толкаться. Этот человек чувствует себя заложником этих людей — униженным еще больше. Притом, что он сам ведет себя прилично.
Вся вина этого человек в том, что оказался н в этом автобусе — в чужой кампании. И выйти из этого автобуса он не может — автобус уже едет, в пути.
Русское разобщество — тот же виртуальный автобус. Или «трамвай желания» — желания отпихнуться-отстраниться друг от друга как можно дальше.
Тут тоже всё очевидно. Если человек — отчужденная одиночка, то от «власти», от чиновства он просто не может не зависеть. И когда он обижен и унижен, то обратиться ему тоже не к кому, кроме её же, «власти», и «царя» как в высшей её инстанции. И, как известно, именно «президент» — чемпион России среди всех чиновников по количеству письменных обращений к нему со стороны «населения». Ему пишут, к нему обращаются, от него ждут помощи и решения вопроса. Что и логично. Потому что всё и вся в русском массовом мире зависит именно от него, от «царя».
Всё переплетено, всё — в резонансе.