От автора  |   Досье  |   Комментарии

От автора.
Предисловие

От автора-2.
Встреча

ЧАСТЬ 1.
О пользе руссологии

ЧАСТЬ 2.
Российское
общество:
ложь "общественная"

ЧАСТЬ 3.
Российское государство:
ложь "государственная"

ЧАСТЬ 4.
Какой в России строй

Приложение 1 к части 4.
"Олигархический лифт"

Приложение 2 к части 4.
Региональная Олигархия
(на примере
банка "Россия")

Приложение 3 к части 4.
Центральная Олигархия
(на примере Газпрома)

ЧАСТЬ 5.
Исправление имен

ЧАСТЬ 6.
Русская Олигархия:
и это многое объясняет
Глава 1.
Почему "государство
бездействует"

Глава 2.
Почему
"государственным" людям
в "государстве
российском" плохо.

Глава 3.
Почему в России
такая коррупция.

Глава 4.
Почему "безвластие"
при "беспределе власти".

Глава 5.
Почему в России
беззаконие.

Глава 6.
Почему Россия
похожа на Африку.

Глава 7.
Почему Запад
смотрит на Россию
свысока.

Глава 8.
Почему у России
нет союзников.

Глава 9.
Почему "государство врет"
и "умалчивает"

Глава 10.
Почему "либерализм"
стал идеологией
российских "реформ"

Глава 11.
Почему "власть"
безответственна

Глава 12.
Почему "приоритетные
национальные проекты"
такие

Глава 13.
Почему такие реформы

Глава 14.
За что
наказали
Ходорковского

Глава 15.
Почему "власть"
провинциальна

Глава 16.
Почему
"национальную идею"
так и не нашли

Глава 17.
Почему "власть"
боится "оранжевых
революций"

ЧАСТЬ 7.
Россия: страна,
которой нет

ЧАСТЬ 8.
Россия: Родина,
которой нет

ЧАСТЬ 9.
Кто виноват

ЧАСТЬ 10.
Русская асоциальность:
и это многое объясняет
Глава 1.
Кто главный русский враг

Глава 2.
Как разгадать
"загадку Путина"

Глава 3.
Почему хорошему
человеку в России плохо.
Или "почему,
если ты такой умный,
ты такой бедный"

Глава 4.
Почему антигерои -
"герои нашего времени".

Глава 5.
Почему Россия -
нецивилизованная страна.

Глава 6.
Почему русские
терпят олигархию.

Глава 7.
Почему русские "болтают"

Глава 8.
"В чем сила, брат"

Глава 9.
Почему русские
проигрывают

Глава 10.
Почему Россия -
такая богатая,
а русские — такие бедные.

Глава 11.
Чем русские отличаются
от других европейцев

Глава 12.
Почему победители
живут хуже
побежденных

Глава 13.
Почему хочется
Сталина.

Глава 14.
Почему "бытовая
коррупция"

Глава 15.
Почему в России такая
армия.

Глава 16.
Почему Россия
в моральном обмороке

Глава 17.
Почему в России
нет идеологии

ЧАСТЬ 11.
Что делать
Глава 1.
Очевидность ответа

Глава 2.
"70 лет советской власти":
что это было

Глава 3.
Что и как делать

ЧАСТЬ 12.
Исправление имен
(уточнение
и продолжение)

ЧАСТЬ 13.
Малое общество
России:
это объясняет
и именует многое
Глава 1.
О лжи "политической"
или какая политика нужна России

Глава 2.
Кто сейчас
самый актуальный
политик России

Глава 3.
Почему
в наличной России
всякая оппозиция
бессмысленна

Глава 4.
Как остановить
развал России

Глава 5.
В чем состоит
особый путь России

Глава 6.
Кто патриот

Глава 7.
Кто истинный
герой нашего времени

Глава 8.
Кому Россией править

Глава 9.
Как добиться
правды и справедливости

Глава 10.
Как добиться
перемен к лучшему.
Или ложь
"демократическая".

От автора-3.
Приглашение

ПРИЛОЖЕНИЯ К КНИГЕ

Часть-приложение 1.
Русский массовый
человек
или ложь
"национальная"

Часть-приложение 2.
"Великая
русская культура"
или ложь
"культурная"

Часть-приложение 3.
«Русская
политическая
культура»
или ложь
«политическая» № 2

Часть-приложение 4.
"Тайна"
русской "власти"
или ложь
"византийская"

Часть-приложение 5.
Исправление имен
(дополнение)

Часть-приложение 6.
Ордынство.
И это многое
объясняет
Глава-приложение 1.
Почему всегда
"Россия гибнет"

Глава-приложение 2.
Почему чиновники
не уходят в отставку

Глава-приложение 3.
Почему чиновники
берут взятки

Глава-приложение 4.
Почему "власть"?

Глава-приложение 5.
Почему никто России
не хозяин

Глава-приложение 6.
Почему немцы "стучат"

Глава-приложение 7.
Почему Москва такая

Глава-приложение 8.
Почему
в наличной России
честные выборы
бессмысленны

   ПРИЛОЖЕНИЯ К КНИГЕ

ЧАСТЬ-ПРИЛОЖЕНИЕ 6.
ОРДЫНСТВО: И ЭТО МНОГОЕ ОБЪЯСНЯЕТ

Глава-приложение 6.
Почему немцы «стучат»

1.
"Стучат".
Так говорят многие русские о поведении западноевропейцев вообще и немцев в частности. Имеется в виду, что немцы, например, сообщают в свою полицию о преступлениях своих сограждан, вплоть до самых, казалось, ничтожных их прегрешений, вроде пустой сигаретной пачки, брошенной из машины на автобан.
Для немцев такое поведение нормально и морально.

Для русских иначе — оно их крайне удивляет, возмущает, кажется ненормальным и аморальным. Они говорят, что немцы «стучат». Тем самым они говорят, что немцы, вроде бы, и не совсем «хорошие» люди. Ведь «стучат»? «Стучат». А «стучать», как знает каждый русский еще со школьного возраста, нехорошо.
А немцы, в свою очередь крайне удивляются русским — их удивлению. И их поведению, конечно. И немцы иногда даже говорят о русской «склонности к нарушению законов», что, по их мнению, очень нехорошо.
Налицо взаимное и полное непонимание.
Люди говорят на разных языках, думают в разных форматах.

2.
В чем тут дело?
Дело в том, что тут мы имеем дело с принципиально разными правовыми культурами.
В этом всё дело.

Для немца никакого «стука» нет и быть не может.
«Стучать», как известно, может только заключенный на своих товарищей по тюремной камере или лагерю. А немцы себя заключенными не считают, и к законности относятся совершенно иначе. Просто это их законы — законы их общества. И к ним они относятся соответственно: они считают, что эти законы должны соблюдать все члены общества, все члены общества должны следить за их соблюдением.
То есть, это вовсе не «стук» — это наведение порядка в своем собственном доме.

У массовых русских — иное отношение к законам. И понятно, почему.
Потому что это не их законы — это не суть законы их общества (отсутствующего).

Это законы Олигархии — законы Немногих, которые диктуют свою волю Многим.
Роль Немногих здесь сродни роли коллективного тюремщика, роль Многих («населения») здесь подобна роли массового заключенного.

Потому русские массовые люди относятся в «своим» законам иначе.
Это — законы «начальства», в нарушении которых особенного греха нет.
Потому эти люди относятся иначе к тем, кто помогает администрации обеспечивать её законность — про них говорят, что они «стучат», и их, соответственно, не любят.

3.
Потому и отношение к слугам закона (полиции и милиции) в России и остальной Европе — разное.
Там они суть слуги общества — и отношения к ним соответствующее. Им, скажем, звонит немецкий бюргер, указывает на нарушенный его интерес (интерес его общества) и предлагает тут это нарушение исправить.
А здесь русский массовый человек называет это «стуком». Потому что здесь, в России, они суть слуги «власти» (чужой силы). Потому что они практически сама эта «власть» и есть — общепринято звать милиционера «представителем власти». А от «власти» русский массовый ничего хорошего не ждет.

Поэтому русские родители пугают русских детей милиционером (как их пугали их родители), а все взрослые люди, встретившись темным вечером с этими «слугами законами», на всякий случай переходят на другую сторону улицы.
То есть, отношение к слугам закона в России и остальной Европе не просто разное, но принципиально же разное (прим. 1). Что логично, ибо и сама законность здесь и там принципиально разная тоже.

4.
Откуда такая разница?
Конечно, самая непосредственная тому причина — наличное положение дел, когда есть Олигархия, когда есть «население», когда нет общества, когда нет Республики.
Но у этой причины есть первопричина.
Какая?
Буквально «историческая» — русская правовая культура «исторически сложилась» такой, какая она есть. Русская история такова, что никогда на всем её протяжении русское «население» не жило по законам своего, русского общества — по тем законам, которые это русское общество само и «придумало», само и приняло, само и следит за их соблюдением. Этого не было — за отсутствием самого общества.

Закон всегда был чужим для русского человека — закон всегда был законом, данным «властью».
Сначала это были законы первых русских князей.
Но те законы никто не помнит — слишком давно это было, и не «Русская правда», понятно, сформировала современное русское правосознание.
«Запоминается последняя фраза»: это правосознание сформировала другая законность — ордынская и русско-ордынская. Сначала было собственно ордынское правление, потом правление русских царей — по-ордынски жестокое, по-ордынски же отчужденное.

Всегда правила чужая или внешняя воля, оформленная в соответствующее законодательство.
Всегда правила чужая законность.
Она и сформировала нынешнее отношение русского массового человека к известной ему законности.

Отступ. 1.
Это объясняет многое. В частности, такое странное, казалось, такое аморальное отношение русских широких «масс» к тем же самым «бандитам». (Слово «бандит» здесь используется в широком смысле — как определенный тип человека, человека «бандитского» или асоциального сознания и поведения).
Но всё логично. Нарушители «чужого» законы — не совсем нарушители, а почти герои. Это тип «страдальца» от неправедной «власти», тип своеобразного «борца» с нею. Поэтому такое понимание законности требует и известной солидарности с народным «героем» (не «стучать»), и бессознательного уважения к нему в виде бессознательной же имитации его манере, языка и т. д. (прим. 2).

Это объясняет и многое другое — и уточняет многое.
Например, почти привычно стало говорить о «правовом нигилизме» русского человека или его низкой «правовой культуре». Но это неверно в принципе. Нет в России ни «правового нигилизма», ни «низкой правовой культуры» — есть просто другая правовая культура.
Какая?
Ордынская или внешняя. В этом всё дело. Это тут многое объясняет (прим. 3).

Потому на вопрос, почему европейцы «стучат» (в представлении русского массового человека), можно ответить одним словом — ордынство. Такова глубинная подоплека отношения русского массового человека к законности вообще и к поведению европейца-законника в частности.
Разная у нас история законности. Разная история — разная законность, разное к ней отношение.

Потому европейцы вовсе не «стучат». Они сами, при помощи своих слуг, наводят свой порядок в своем собственном доме.
Но русскому массовому человеку понять такое поведение трудно — он его просто не понимает, ибо опыта такой, социальной жизни просто не знает.
Поэтому он описывает его так, как «понимает» — и тем языком, какой он знает.
Поэтому немцы в его представлении и на его языке — «стучат».

*

ПРИМЕЧАНИЯ
Прим. 1.
Эта разница в отношении к «слугам закона» выражается даже в разном понимании одинаковых, казалось, слов.
Известно, что в России те, кто «сидит», называют милиционера «начальником», те, кто на воле, зовут его «командиром». Так говорит, например, водитель, которого остановил гаишник: «Командир, ну, что ты? Давай договоримся, решим вопрос, как люди» и т. д. и т. п.
В обоих случаи смысл таких именований один. Так люди признают, что человек в форме — «власть».
И когда тот же массовый человек узнаёт, что, скажем, в США принято называть рядового полицейского «офицером», он понимает это по-своему. Он полагает, что там водители «подлизываются» к тамошним гаишникам. Иол, их «офицер» — это наш «командир».
Но сходство тут только внешнее.

На самом деле американский «офицер» прямо противоположен русскому «командиру».
Тамошний «officer — это «служитель», и «исполнитель», и «человек, состоящий на службе», и «человек, выполняющий определенные обязанности», и т. д. Потому как первейшее значение слова office — это «служба», «служение» (в том числе и «богослужение»).

И слово officer в смысле «служение» там встречается куда чаще, чем тоже слово в его собственно «офицерском» смысле. Этот «officer» вездесущ. Это и «офицеры» Армии спасения, и «офицеры» различных public services (того, что в России называется «коммунальными службами» или «социальной сферой»), и «офицеры» в разных бизнес-структурах.
Например, в иных компаниях так называемый Chif Executive Officer (СЕО), что на русский язык переводится обычно как «исполнительный директор». И нигде, заметим, никаких «командиров» нет — есть только «служители», только «исполняющие обязанности».
И предмет, и объект служения там понимаются однозначно — люди служат обществу и его законам.

Поэтому, когда американец обращается к полицейскому и именует его офицером, это не значит, что он «подлизывается», принимает «позу подчинения».
Он просто тем самым напоминает ему, что он есть именно «служитель», человек, стоящий на службе общества. И никак иначе (он делает это бессознательно, одним этим словоупотреблением, которое принято всеми). Но, скажем, нью-йоркский департамент полиции напоминает своим сотрудникам о том же самом и делает это вполне сознательно, когда штампует на боках своих полицейских машин известный девиз-обязательство — «to serve and protect», то есть, «служить и защищать».
Словом, все понимают, о чем речь. Все понимают, как должно быть.

Так иное внешнее подобие лишь обнаруживает лишь глубокую сущностную разницу между, вроде бы, одинаковыми вещами. В России, как известно, никто никогда не скажет о милиции, что она «служит обществу», а милиционера не назовет «представителем общества», даже если очень того захочется. Слишком уж фальшиво это прозвучит.
В России милиционеры — не «служители», а именно «власть» («ты тут власть, ты и решай»), в лучшем случае — «представители органов власти».
И служат они «государству» — состоят на «государственной службе».
И сами милиционеры, и «население» понимают роль милиции одинаково — это передовой и вооруженный отряд власти. Или сама «власть». Для краткости.

Пример тому — те же сериалы. Они тут очень показательны. Снимают их массовые люди для массовых же людей, и тут царит именно их массово-общее понимание, как жизнь устроена и кто в ней есть кто. Поэтому с социологической точки зрения те же, скажем, «Улицы разбитых фонарей», «Оперa» и прочие очень показательны.
Так, в одной из этих серий «менты» Ларин и Волков допрашивают художников, в чем-то подозреваемых (ошибочно), задают, как водится, одни и те же вопросы не по одному разу. Один из художников, раздражаясь по сему поводу, говорит, имея в виду Дукалиса: «Так этот ваш, мордатый, уже спрашивал это…». На что Волков, обижаясь за друга и честь мундира, делает ему замечание: «А ты с властями повежливей, брат… А то, знаешь, что бывает?..»
То есть «мент» тут — не защитник «населения», тем более, не служитель ему.
Напротив, он — «власть», наводящая на своей «земле» свой порядок.
Разница. До полного наоборот.

И дело тут вовсе не в том, что Волков — «плохой». Он как раз хороший, судя по сериалу. Просто он таков, каков русский массовый человек — как тот же художник, с котором он беседует. Они же понимают друг друга — говорят на одном языке.
Так роль милиции понимают все массовые люди — и сценаристы этого сериала, и те, кто его смотрит, и «население», и, конечно, сама милиция.

И это объясняет многое.
Когда англичанин, американец или китаец вечером встречает наряд полиции, он чувствует себя особенно спокойно: защита — рядом. Русский массовый человек и ведет себя, и чувствует себя иначе. И это не могла не отметить сама «власть» — «высший чиновник» России. И он в своем 6-м президентском послании выразил пожелание, чтобы такого не было: «…Нам нужны такие правоохранительные органы, работой которых добропорядочный гражданин будет гордиться, а не переходить на другую сторону улицы при виде человекам в погонах».
Но это, понятно, только благое пожелание.
Это «там» полицейский — слуга общества. Здесь он — ордынский служащий, взимающий дань.
Разница.
Кого взяли на работу в милицию, того как бы «взяли в Орду» — на работу. Она, конечно, тоже наводит порядок, тоже воров-карманников наказывает — как и полиция. Но всё-таки служит этот служащий — Орда. И он и чувствуют себя, и ведет себя соответственно. А служить обществу он не может. По той простой причине, что его нет. Более служить ему — некому.

То есть, эти «органы» такие. каким они только могут быть в наличных условиях — в асоциальном ордынстве. А какими они быть объективно не могут, они быть не могут. Вот таким они и не являются.
Так что, они тут объективно не виноваты, что они такие. Они тут — следствие, не причина.
А причина известна. Логика тут та же, что и в случае с армией. Какое «общество» (разобщество), такая и армия. Какое «общество» (разобщество), такая и милиция. Такой и ЖЭК, такой и Кремль, и многое другое.

Прим. 2.
Как можно назвать логику, которая лежит в основе русского массового отношения к «бандитам»?
Условно, это «логика Робин Гуда-эгоиста».
Ведь что делают «бандиты»?
Они нарушают законы «власти» — той, которую мало кто любит. Конечно, они делают это в своих интересах («эгоисты»), но они делают это.
Отсюда и подсознательное уважение к ним — они смогли это сделать, мы — нет. Они почти герои. Нет, они, конечно, «бандиты», как тот же Саша Белый из телесериала «Бригады». Но он именно «белый» бандит — он же не у старушки кошелек отнял, он «власти» вызов бросил. Значит, почти народный герой, почти новый Стенька Разин.
Отсюда и сочувственное к нему отношение телезрителей, и популярность сериала, и игры мальчишек в Сашу Белого, и невольное ему и ему подобным подсознательное массовое подражательство.

Прим. 3.
Это, в частности объясняет известную фразу Герцена о том, что немцу полиция, в сущности, не нужна — полицейский у него «в голове сидит», а русскому человеку непременно нужен городовой на углу.
Почему так?
Потому что правовые культуры — разные.
У немца она социальная — родилась в обществе, в обществе живет и обществом же и поддерживается.
У русского она «внешняя» или ордынская — та, которую ему «власть» предлагает соблюдать, за несоблюдение которой она же, «власть» больно и наказывает — «дубиной» (Путин).
Спрашивается: с чего массовому человеку эту «дубину» любить — с чего следовать той культуре, тому типу поведению, который навязывается этому человеку извне и чужими ему людьми?
Такой характер культуры сам, в свою очередь. Объясняет многое.

Это объясняет, например, то, что в России часто с отменой или уходом в прошлое «власти» оказываются отмененными и моральные ценности вообще.
Почему так выходит?
Потому что эти моральные ценности существуют не сами по себе, но в «кодифицированном» виде — в виде законов и установления той же самой «власти». А нет её, значит, нет и этих установлений, значит, нет и собственно моральных норм, которые в них «сидели». Русский массовый человек оказывается морально «голым» (см. доп. 1. к прим. 3), а страна в целом — в моральном обмороке (см. доп. 2. к прим. 3).

Это объясняет, почему с уходом «власти» для русского массового человека перестают действовать и самые элементарные, казалось бы, правила элементарного же человеческого общежития, которые были придуманы для удобства самих людей и к какой-либо «политике» или «власти» не имеют никакого отношения.
Прежде, скажем, московское метро гордилось своей чистотой, а позже, в олигархическое время, там стали кататься пивные банки.
Прежде, скажем, было принято сидеть на лавочках так, как на них и принято сидеть у европейцев, но позже люди стали сидеть на их спинках, а ноги ставить на сиденье.
И т. д. и т. п.

Таких примеров много (см. доп. 3. к прим. 3). И причина тому очевидна: русскую массовую «культура права» — это внешняя культура, это «разрешенная» культура.
То есть, люди ведут себя не так, как они все считают правильным, как они договорились себя вести, а так, как им «разрешили» или так, так считается разрешенным, потому что «другим за это ничего не было». А раз так, значит, можно и мне (см. доп. 4. к прим. 3).

*

ДОПОЛНЕНИЯ
Доп. 1 к прим. 3.
«Власть» для массового русского человека и податель морали, и её регулятор — вплоть до её отмены.
В последнем случае эти люди говорят, что новая «власть» отняла у них «их идеалы», то есть, не их, конечно, но именно те, которые дала им старая «власть» и которыми они долгое время жили. Так долго, что привыкли к ним, сроднились, стали считать их своими.
Например, если посмотреть «оппозиционную» прессу 90-х годов («Советскую Россию», например), там можно найти немало упреков в адрес новой «власти». И один из них такой: «Они отняли у нас идеалы!». То есть, раньше мы знали, во что верить. А теперь — не знаем. «Они отняли идеалы». Те, которые дала людям предыдущая «власть».
Казалось бы, полная нелепость.
Казалось бы, как кто может отнять у человека его идеалы, если они идеалы, если они его идеалы?
Никто и никак.
А тут смогли. Именно по той причине, что указана выше.

Вопрос: может, это всё свойства «совка», каким-де стал русский массовый человек за 70 лет «советской власти»? А до того, всё, может быть, было иначе?
Нет, не было.
Массовый русский человек всегда был равен самому себе.

Достаточно вспомнить события первых лет «советской власти», когда, например, вчерашняя Святая Русь (её мораль и ценности) вдруг и сразу. всей массой, куда-то исчезла — «слиняла» (Розанов).
Достаточно вспомнить другого писателя Серебряного века, Георгия Чулкова, который так написал о том, что ему особенно запомнилось в первые дни Февральской революции в России. Весть о свержении царя Николая II он встретил со своими солдатами на фронте, в окопах. Узнав, что царя в Росси более нет, к Чулкову подошел унтер-офицер и спросил его шепотом, словно боясь поверить в случившееся: «Так что же это — теперь и греха не будет?».
Как можно назвать такую мораль?
Можно назвать её «внешней моралью», можно — «ордынской моралью», можно — «моралью тюрьмы». Можно назвать её «разрешенной моралью» (см. доп. 4 к прим. 3).
Но суть везде одна.

Доп. 2 к прим. 3.
Примеров тому много. Потому только один — из личных впечатлений.
На втором году «новой России», 22 июня 1992 года (день начала Великой Отечественной войны), на Красной площади был устроен концерт поп-музыки. Диктор в теленовостях сообщил об этом концерте и пригласил на него всех желающих так: «Будем танцевать на самом престижном кладбище страны».

Доп. 3 к прим. 3
Из личных же впечатлений.
Август 1991 года. «Путч» подавлен, СССР и Горбачев официально еще не отменены, но всем уже ясно, что «старая власть» кончилась — не будет более ни Советского Союза, ни партии, ни Горбачева. Конец рабочего дня. В московском метро люди тесною толпою медленно движутся к эскалатору на выход в город. В толпе идет молодой, слегка пьяный парень. И вдруг он делает то, что раньше было трудно себе представить — достает сигареты, спички и закуривает. Прямо в метро. Окружающие с непривычки в шоке. Кто-то говорит: «Парень, ты что?..».
Тот отвечает: «А что? Теперь — Союза нету…».

Доп. 4 к прим. 3.
Фраза «Почему им (ему) можно, а нам (мне) — нельзя?» известна многим с детского сада. Смысл её ясен: поскольку «им можно» (им разрешили это делать), то, «значит», можно и нам. Мы ничем их не хуже.
То есть, так люди требуют справедливости — хотят, делать то, что другим разрешили сделать.
Это тут главное — разрешение. Явное или неявное.
Тому пример — сценка, которую в России можно наблюдать у пешеходного перехода. Горит, скажем, красный. Группа из пяти, скажем, человек стоит — терпеливо ждет, улицу не переходит. Подходит еще один человек. И он, глядя на соседей, тоже стоит. Все ждут. Неловко перебегать — все ведь ждут. Так же может поступить и следующий пешеход.

Но, если вдруг в этой группе найдется тот, кто решит рискнуть и перебежит на красный, и перебежит успешно — не собьет машина, милиционер не остановит, то есть, ему за это «ничего не будет», то его примеру тут же последуют другие. И лишь один-два «немца» из прежде стоявших на переходе останутся ждать зеленого света.
Логика тут та же: ему можно, а нам — что, нельзя?
Значит, и нам можно.
Ему «ничего не было»?
Значит, и нам «ничего не будет». И все дружно перебегают. Почему нет?
Потому что правила перехода установила «власть», а не эти пешеходы. Чего их не нарушить, коли это чужие правила, коли другим за их нарушение «ничего не было»?
«Значит, и нам можно».