Вадим
Васильевич
Детальная информация сколько стоит затонировать машину в воронеже цена на сайте. http://ts-fasad.ru/ ремонт Пола предложения услуг в Орле. Пол ремонт в Орле.
ОГЛАВЛЕНИЕ
От автора. ЧАСТЬ 2. Приложение 1. Приложение 2. ЧАСТЬ 3. Приложение 1. Глава 2 ЧАСТИ-ПРИЛ. 1. Приложение 1. Приложение 2. Приложение 3. Приложение 4. Приложение 5. Приложение 6. Приложение 7. ЧАСТЬ 6. Глава 2. Глава 3. Глава 4. Глава 5. Глава 6. Глава 7. Глава 8. Глава 9. Глава 10. Глава 11. Глава 12. Глава 13. Глава 14. Глава 15. Глава 16. Глава 17. ЧАСТЬ 7. ЧАСТЬ 8. ЧАСТЬ 10. Глава 2. Глава 3. Глава 4. Глава 5. Глава 6. Глава 7. Глава 9. Глава 10. Глава 11. Глава 12. Глава 13. Глава 14. Глава 15. Глава 16. Глава 17. Приложение 1. ЧАСТЬ 11. Глава 3. ЧАСТЬ 12. Глава 2. Глава 3. Глава 4. Глава 5. Глава 7. Глава 9. Глава 10. От автора-3. ПРИЛОЖЕНИЯ
Часть-приложение 1. Часть-приложение 2. Часть-приложение 3. Часть-приложение 4. Часть-приложение 5. Глава-приложение 2. Глава-приложение 3. Глава-приложение 4. Глава-приложение 5. Глава-приложение 6. Глава-приложение 7. Глава-приложение 8. Глава-приложение 9.
Предисловие
Российское
общество:
ложь "общественная"
В чем суть "русского вопроса"
Когда говорить и спорить
не имеет никакого смысла
Российское государство:
ложь "государственная"
Почему русские — нация, которая не нация
Почему Россия -
"страна дураков"
"Олигархический лифт"
Региональная Олигархия
(на примере
банка "Россия")
Центральная Олигархия
(на примере Газпрома)
"Олигархический синтез":
на кого работает Газпром
Газпром как модель олигархического владения и пользования.
Или что общего между газом
и нанотехнологиями.
Олигархополии вместо госсектора экономики.
Или почему иностранцы глупы
"Олигархический транзит"
или путь к совершенной олигархии («Проблема-2008»)
Русская Олигархия:
и это многое объясняет
Глава 1.
Почему "государство
бездействует"
Почему
"государственным" людям
в "государстве
российском" плохо.
Почему в России
такая коррупция.
Почему "безвластие"
при "беспределе власти".
Почему в России
беззаконие.
Почему Россия
похожа на Африку.
Почему Запад
смотрит на Россию
свысока.
Почему у России
нет союзников.
Почему "государство врет"
и "умалчивает"
Почему "либерализм"
стал идеологией
российских "реформ"
Почему "власть"
безответственна
Почему "приоритетные
национальные проекты"
такие
Почему такие реформы
За что наказали
Ходорковского
Почему "власть"
провинциальна
Почему
"национальную идею"
так и не нашли
Почему "власть"
боится "оранжевых
революций"
Россия: страна,
которой нет
Россия: Родина,
которой нет
Русская асоциальность:
и это многое объясняет
Глава 1.
Кто главный русский враг
Как разгадать
"загадку Путина"
Почему хорошему
человеку в России плохо.
Или "почему,
если ты такой умный,
ты такой бедный"
Почему антигерои -
"герои нашего времени".
Почему Россия -
нецивилизованная страна.
Почему русские
терпят олигархию.
Почему русские "болтают"
Почему русские
проигрывают
Почему Россия -
такая богатая,
а русские — такие бедные.
Чем русские отличаются
от других европейцев
Почему победители
живут хуже
побежденных
Почему хочется
Сталина.
Почему "бытовая
коррупция"
Почему в России такая
армия.
Почему Россия
в моральном обмороке
Почему в России
нет идеологии
Что происходит:
«восстание масс» по-русски
или страна — заложник
Что делать
Глава 1.
Очевидность ответа
Что и как делать. Российское общество как Партия или Параллельная Россия
Исправление имен
(уточнение
и продолжение)
Кто сейчас
самый актуальный
политик России
Почему
в наличной России
всякая оппозиция
бессмысленна
Как остановить
развал России
В чем состоит
"особый путь России"
Кто истинный
герой нашего времени
Как добиться
правды и справедливости
Как добиться
перемен к лучшему.
Или ложь
"демократическая".
Приглашение
Русский массовый
человек
или ложь
"национальная"
"Великая
русская культура"
или ложь
"культурная"
«Русская
политическая
культура»
или ложь
«политическая» № 2
"Тайна"
русской "власти"
или ложь
"византийская"
ИИсправление имен
(дополнение)
Почему чиновники
не уходят в отставку
Почему чиновники
берут взятки
Почему "власть"?
Почему никто России
не хозяин
Почему немцы "стучат"
Почему русские не улыбаются
Почему Москва такая
Почему
в наличной России
честные выборы
бессмысленны
ЧАСТЬ-ПРИЛОЖЕНИЕ 1. ЧТО ПРОИСХОДИТ?
ЧТО ПРОИСХОДИТ: "ВОССТАНИЕ МАСС" ПО-РУССКИ
ИЛИ РОССИЯ КАК ЗАЛОЖНИК СВОЕГО НАРОДА
1.
Можно сколь угодно долго задаваться вопросами «вечными русскими вопросами» «Кто виноват?» и «Что делать?». Но это будет совершенно пустым занятием (каким оно сейчас и является) до тех пор, пока не будет задан (и «отвечен») третий вопрос.
А именно: «Что происходит?».
Логика тут подобна медицинской. Скажем, без диагноза вести лечение нельзя, надо прежде понять, чем болен организм — что с ним происходит. Так и тут. Ровно та же самая логика.
Тем более, что этот вопрос неизбежно возникнет сам собою, если задаваться первыми двумя вопросами честно. Ведь тогда неизбежно возникают уточняющие подвопросы. Если «кто виноват», то — в чем? И если «что делать», то — для чего, зачем?
И т. д. и т. п.
Итак, вопрос: что же, собственно, происходит?
2.
А происходит сейчас ровно то же, что начало «происходить» еще в советское время — примерно в начале 70-х годов прошлого века, в любезное большинству россиян брежневское время.
А происходит именно то, о чем писал испанец Ортега-и-Гассет еще в 1929 году в своей книжке «Восстание масс».
Вот именно это самое «восстание масс» и происходит.
Происходит именно это — крупнейшее, просто-таки библейского масштаба — исторические событие (всё-таки «восстание», всё-таки «масс») и, как это водится в России, при всем при том — совершенно незамеченное. Именно.
То есть, мы имеем дело всё с тем же cлучаем — «очевидное-невероятное». Это как если бы помпеянцы последний день Помпеи не заметили. И так бы и сгинули под пеплом Везувия, так ничего и не заметив.
Но, тем не менее, дело так и обстоит.
Отступ. 1. ТЕМА «МАСС» КАК ЖЕРТВА НАРОДОЛЮБИЯ. Например, в другой своей книжке — «Бесхребетная и Испания», тот же Ортега-и-Гассет замечает, что испанцы и русские между собой очень схожи (и собственно феодализма у них не было, и собственно элиты или «примерного меньшинства» у них нет, и т. д.). Но, тем не менее, почему-то принято считать, что массовый человек — это феномен сугубо испанский, сугубо западный. Вышло по Чехову — «человека забыли» (Фирс). То есть, забыли русского массового человека. В самом деле, забавно выходит: в России сейчас только ленивые не говорит (ругая) о «массовой культуре» — о «попсе», то есть. Она есть факт, и о ней, как о факте, все и говорят. Тут всё ясно. Надо полагать, сказывается долгая народническая традиция российской интеллигенции («народолюбие», точнее. «народопоклонство» — «народ всегда прав», «народ ошибаться не может», и пр., и пр.), а также традиция советская, в которой, как известно, «трудящиеся массы» ритуально играют звездную, важнейшую роль. Потому ничего дурного или обидного говорить о большинстве нельзя. Тем более, что оно же, большинство, решает судьбы выборов. На дворе — время демократии, то есть, выборов же. Значит? Потому о русских «массах» принято молчать. С триединым на то основанием — нородническо-советско-демократическом.
И этот факт не-видения очевидного («слона-то я и не приметил») есть факт сам по себе, конечно, удивительный. В самом деле, ведь что тут удивительно?
А про Россию и русских (советских) почему-то все дружно забыли.
А он был, есть и будет. И он активно действует. Даже если он при этом «не делает ничего такого» (что правда), а просто живет себе — так, как живет, как он считает правильным.
Вот и вышло, что наши «политологи» и русского массового человека забыли, и «восстание», которое он устроил, не заметили.
Слово, плохо вышло.
А вот только о носителе и потребителе этой культуры — о «массах» — говорить не принято.
Что так? Почему?
Но массы, хоть и «трудящиеся» (а как иначе?), всё едино суть массы.
Словом, большинство — это и «народ», и массы».
Значит, большинство (оно же народ», оно же «массы») обижать нельзя.
Значит, о «массах» как о покойнике — либо хорошо, либо никак. Аut bene, aut nihil.
3.
Итак: что же это такое за «массы», о «восстании» которых речь? Этим же вопросом и Ортега-и-Гассет задается в своей книжке: «Кто он, тот массовый человек, что главенствует сейчас в общественной жизни, политической и не политической? Почему он такой, какой есть, иначе говоря, как он получился таким?»
Его работа носит публицистический характер — это не сугубая политология, в которой по порядку были бы перечислены основные признаки этих «масс», причина их появления, равно как и формы проявления.
И, тем не менее, и на таком, публицистическом, основании нетрудно составить их общий портрет.
Итак, что это за «массы»?
Во-первых, это детище машинного производства, которое родилось в Европе XIX века.
Ведь что это такое — машинное производство?
Это производство массовое — товары стали производиться в массовом порядке и им, понятно, потребовался массовый же потребитель.
А его мнение надо уважать, учитывать, «класть в основу» всякого действия.
Во-вторых, «массы» — детище политических новаций своего времени. Утверждается демократия и теперь администрация страны не назначается королевским указом, но выбирается — выбирается большинством голосователей.
А это большинство суть всё же самые массы.
Причем здесь речь не идет о том, что массы «вбирают» между разными программами, предлагаемыми им ответственным меньшинством. Это было бы полбеды.
Дело обстоит иначе: они уже сами формируют «меню» — они ждут от этого меньшинства, что оно угадает желания или интересы этих «масс» и даст им «правильную», «массовую» программу, за которую они и проголосуют, вознеся таким образом этих «программистов» к власти (прим. 2).
Словом, подобно тому, как товаропроизводитель вынужден считаться с «массами» — как бы «улестить», то теперь этим занимаются и те, кто желает быть избранным в парламент. Они также льстят своему избирателю, то есть, «массам».
Теперь им принято говорить то, «что Емеля любит» — то, что они хотят услышать. Отсюда пресловутый «популизм», а также «коммунизм», «фашизм», «национал-социализм» и прочее.
Ведь что это такое, если говорить по сути?
По сути, это диктат тех комплексов, которыми богаты массы, те комплексы, на которых играют вожди этих самых масс.
А это всё равно, как если бы сами массы навязывали стране свою волю, питаемую этими самыми комплексами, как если бы все эти массы стали «фашистами» (если говорить конкретно о «фашизме» — прим. 3).
То есть, никакого буквального восстания масс, конечно, нет.
И, конечно, сами массы не правят.
Просто они, по названным выше причинам, объективно начинают играть огромную роль в европейской жизни — роль, эту самую жизнь определяющую.
То есть, всё обстоит так, как если бы эти самые «массы» реально восстали и, обосновавшись в королевском дворце, начали реально диктовать свою волю и стране, и миру.
Отсюда и эта фигура речи — «восстание масс».
4.
А коль скоро массы суть коллективный «король», то самое время написать его портрет.
То есть, массы — они какие?
Опять же, вспомним Ортегу-и-Гассета и резюмируем то, что он по этому поводу написал.
Как он трактовал эти самые «массы»?
Вот их краткие характеристики — резюме на них, которое можно сделать на основании его же сочинения.
1). Массы — это потребители, желающие потреблять как можно больше.
Отступ. 2.
Они суть прежде всего потребители товаров, услуг и прочих благ, которые им предлагает родивший их индустриальный мир. И это потребители с неограниченной жаждой потребления — они потребляют, чтобы потреблять и потреблять всё больше и больше (прим. 4).
2). Массы (в лице каждого своего представителя) — эгоистичны и самодовольны, их интересует только «личный успех» и личное потребление.
И этот эгоизм нельзя назвать индивидуализмом, ибо последний предполагает и индивидуальность, и личность, а этого у массы не может быть по определению. Это есть именно наивный эгоизм, такой, какой бывает именно у ребенка.
Поэтому Ортега-и-Гассет пользуется, говоря о них, такими словами, как «баловень». Избалованный ребенок» или «самодовольный недоросль». А кто это?
И он сам же поясняет: «Это тип человека, который живет, дабы делать то, что хочется».
То есть, он есть эгоист.
3). «Массы» — акультурны. Своей культуры у них нет и быть не может.
Отступ. 3.
И ясно, почему.
Потому что «массы» из своей былой культуры (крестьянской, как правило) вышли, а новой не приобрели. Это можно сделать в обществе, а массы общества не составляют — это разные вещи. На то они и «массы».
А поскольку своих, выработанных массами же, культурных образцов у них нет — следование этим образцам «массы» заменяют желанием быть, «как все».
4). «Массы» — аморальны.
А аморальны они потому, что они находятся вне культуры. Поскольку культура — это следование образцам и правилам поведения, а их нет, то «массы» просто объективно оказываются вне морали (прим. 5).
5). «Массы» — интеллектуально несостоятельны.
Они — «глупы» в том смысле, что они суть носители «интеллектуальной пошлости». Они питаются дурно понятыми чужими мыслями, низведенные по причине такового «понимания» до уровня штампа, пустого лозунга или нелепой речевки, часто противоположной по своей сути исходной мысли.
Отступ. 4. Поэтому они всегда пользуются уже готовыми мыслями на этот счет.
А как это они могут делать?
О чем тут речь?
О том, что «массы» думать самостоятельно они не любят, не умеют, не привыкли и не хотят — они не осмысливают самих себя и окружающую реальность.
Только бездумно, только приспосабливая чужие «умные мысли» к своему уровню понимания. А значит, предельно упрощая эти мысли до нелепости или их противоположности.
В итоге массы пользуются не собственно мыслями, но простыми схемами, догами, стереотипами и лозунгами.
То есть, получается именно «глупость» или «интеллектуальная пошлость». Одно равно другому (прим. 6).
6). «Массы» — органично асоциальны.
Они, как собрание одиночек, ни общества, ни цивилизации они не образовывают и образовать их не могут.
Напротив, они, в силу своих качеств, подрывают и устои общества, и устои цивилизации — ведут дело к одичанию.
7). Массы (как раз в силу своей социальности) склонны к прямому насилию как основному способу решения всех проблем.
Отступ. 5.
Ортега-и-Гассет берет только один аспект этой асоциальности (для примера): он говорит о стремлении» масс» к простым «решениям» — решать все вопросы насилием, «волевым порядком», без каких-либо дискуссий, без диалога. А последний для испанского культуролога служит символом общества, ибо последнее предусматривает в первую голову общение.
И автор «Восстания масс» особо подчеркивает, что эта склонность к насилию со стороны «масс» ставит под угрозу сами основы цивилизации (прим. 7).
8). «Массы» не понимают природу государства и понять её не могут. Они понимают её ложно. И это имеет для государства и общества самые дурные последствия.
Дело в том, что, понимая государство ложно (видя в нем лишь одну его функцию — «машину насилия»), они требуют от него только то, что оно, по их мнению, только и может дать — силу, насилие и т. п.
Так они искажают природу государства и объективно заменяют этот институт на его противоположность: государство начинает служить не обществу (которое исчезает под тяжестью «государства»), но самому себе (прим. 8).
Таковы основные признаки «массы».
5.
А чтобы не перечислять их дальше и дольше, можно поступить проще. Как известно, всё познается в сравнении. Вот этим путем и можно пойти, если мы хотим знать, кто такие массы и кто ими не является. А последних Ортега-и-Гассет называет «лучшими», «элитой», «примерным меньшинством».
Итак, в чем разница между большинством и «примерным меньшинством»?
По Ортеге-и-Гассету, тут привычных классовых, социальных, кастовых, родовых и пр. нет. Граница имеет не классовый, а личностный характер.
Потому элитой может быть и «пролетарий», а в среде родовой аристократии и высших правящих слоев могут быть и свои «плебеи» (прим. 9).
Дело именно в свойствах личности — в личном выборе, который делает сам человек.
И поэтому между «примерным меньшинством» и «массами» лежит реальная, очень точно определенная граница. Это буквально два разных мира — параллельных друг другу.
Кто такие «лучшие», согласно этому испанцу?
Если кратко, то так: это те, кто добровольно, по личному выбору, принимает на себе дополнительные обязательства — по отношению к себе, по отношению к другим людям, по отношению к своей стране.
А «массы» — это, соответственно те, кто хочет жить без лишних обременений, согласно хорошо известному в России принципу «Я никому ничего не должен». «Массе» с лихвой хватает того максимума задач, которые она ставит перед собою — «построить дом, воспитать сына, посадить дерево». В остальном они живут, «как все», приспосабливаясь к переменам в окружающей их жизни — иногда они «выживают», иногда, (в случае своей относительной «успешности») радуются жизни, иногда — просто плывут по течению (прим. 10).
А если кратко, то разницу между «лучшими» и «массовыми» можно выразить так.
«Лучшие» (или элита) стремятся максимально расширить круг своей ответственности, сферу того, что они «должны».
Отступ. 6.
Тут, кстати, можно вспомнить известную фразу, очень популярную в советское время — «Я отвечаю за всё», авторство которой вправе разделить между собою писатели Юрий Герман и Максим Горький (прим. 11).
Эта фраза есть, по сути, символ такой позиции, свойственной именно элите или «лучшим». Им, опять же, говоря по-советски, «до всего есть дело».
А «массы» в этом плане подобны чиновникам — всяким чиновникам любой страны.
Они стремятся ровно к обратному — они хотят максимально сузить сферу своей ответственности.
Недаром чиновниками становятся и хотят ими стать именно массовые люди.
Недаром они это самое чиновство везде и составляют.
Потому что быть просто функционером, исполнителем, делающим своё дело «от их до сих» — по инструкции, отбывающим свой срок («до 6 вечера, а там на дачу») для таких людей — дело очень привлекательное.
Притом, что они, будучи «при исполнении», ощущают себя важными, «государственными» людьми, «властью». А это для них с лихвой компенсирует смутно сознаваемую ими их заурядность и внутреннюю пустоту.
Притом, что на этом посту открывает широчайшие возможности для их обогащения — того самого «потребления».
Всё это крайне увлекает именно массового человека. (По сути, это почти безошибочный тест на массовость — отношение к предложению поработать чиновником).
Недаром «лучших» (элиты) среди чиновников практически нет. Быть «винтиком» в государственной машине им органически не интересно. Рулить ею они могут, а быть её шестеренкой по имени «моё дело — маленькое» не могут органически. Потому что их дело — как раз большое и серьезное.
Такова разница.
И на её основании легко разобраться, кто «массы», а кто «не-массы» — «лучшие» (элита, «примерное меньшинство») пр.
А если совсем уж кратко, то так.
Первые — люди долга.
Последние — люди бегства от долга, люди, органично безответственные в социальном смысле. Их ответственность ограничивается их семьею.
Отступ. 7. Потому что в основе этого желания лежат две особенности массового человека, их своего рода синтез (тогда, самими Ортегой-и-Гассетом) просто не «прописанный». Это и желание переложить ответственность за всё на кого-то иного (в России — на «царя с бояры»), это и желание наслаждаться жизнью — «потреблять» её как можно больше и лучше (то же потребительство), что, как известно, лучше всего удается именно молодым (здоровья у них больше).
И это обстоятельство (когда критерий «лучшести» и «массовости» — долг) объясняет многое, в том числе и такую особенность современных массовых людей, как, по словам, Ортеги-и-Гассета, «культ молодежи» (прим. 12 ).
Может быть, перевод неудачен. Может быть, испанец так и сказал — «культ молодежи», и не очень удачно сказал.
Думается, что точнее было бы так — «культ молодости», желание молодиться, до седины в бороду казаться молодыми.
6.
Вопрос риторический: подходит ли эта «испанская» характеристика «масс» к русскому большинству, к русским массам?
Очевидно, что да — так тут всё узнаваемо.
Мы узнаем и эту стремление максимально минимизировать (скаламбурим) сферу своей ответственности кругом забот сугубо семейных.
Отступ. 8. Разве это не символ максимума отчуждения, который испытывает массовый человек к своей стране? И разве это не символ его желание снять с себя всю ответственность за свою (пусть и формально) страну и всё, что в ней происходит? Мол, я хорош и пригож, одна лишь незадача — угораздило меня, такого молодца, в «этой стране» родиться.
Недаром в России пошла в обращение (и стала выразительнейшей «интеллектуальной пошлостью») такая, замечательная по своей массовости (во всех смыслах), фраза, крайне популярная в 90-е годы (до официально провозглашенного «патриотизма») — «эта страна».
(Так, заметим, очень любили выражаться московские интеллигентные и вполне «успешные» люди. Это как раз к вопросу о классовых или социальных различиях между массами и не-массами. То есть, таких различий тут нет вовсе. Они носили и носят сугубо личный характер).
Итак, «эта страна».
Поистине, это блестящая автохарактеристика массового человека, огромные ослиные уши, который никакой модной шапочкой не прикрыть — «эта страна».
Ничего лучшего и придумать нельзя. Массы придумали сами.
Мы узнаем и этот инфантилизм, желание «быть как дети».
Отступ. 9. Ну, например. Например, заслуженный, седой человек (лауреат, мастер своего дела, и пр., и пр.) сидит у микрофона в радиостудии и жалуется на свою советскую жизнь, на то, что «власть» его обманывала — неправильно воспитывала: «Ведь нас учили как?..» . И т. д. А то, что взрослым людям надо жить своим умом, ему на этот ум почему-то не приходит. Не говоря уж о том, что глупо вообще обижаться на что-либо, коль скоро человек живет не своим умом, а чужими словами.
Например, некие чиновники называют своё собрание вокруг «высшего чиновника» «политической партией». Можно было бы посмеяться этой нелепице, да и забыть её. Мало ли глупостей говорится.
Если уж и даст Россия Испании в чем-либо фору, так это именно в «культе молодости», если иметь в виду здесь способ, каким взрослый человек уходит от взрослой ответственности, скажем, за свою страну.
Именно: русские массовые люди ведут себя буквально как «инфантилы» или дети малые. Иллюстраций на сей счет известно немало.
Например, Путину грозит окончание срока, и массы всерьез обсуждают, «что будет с нами», «что будет с Россией».
Но большинство в это свято верит — да, партия. И всерьез говорит о том, чего нет — о партийной жизни в России. «Ну, як диты».
И т. д. и т. п.
Мы узнаем эту асоциальность, тем более, что её в России куда больше, чем в Испании.
Отступ. 10.
Например, испанцы, массово возмущенные убийством своего политика, могут массово, числом под два миллиона человек, выйти на улицы Мадрида, дабы устроить демонстрацию протеста.
В России такого не бывает. «Не принято».
Мы узнаем массовую склонность и к насилию, и к агрессии.
Отступ. 11. Так, автор «Что делать?» Николай Чернышевский (даром, что считался «западником») немало наблюдал современное ему русское «общество». И «по итогам» сделал такой вывод: «Предание» здесь употреблено в буквальном смысле, как традиция поступать и думать, традиция, переходящая из поколения в поколение.
О том же писал и «славянофил» Иван Аксаков (которому его «филия» отнюдь не мешала смотреть на народные свойства трезво), а именно: «Обязать», «принудить» — кажется у нас не только правительству, но и самому обществу чуть ли не наивернейшим способом к разрешению самых головоломных задач управления».
Тем более, что она свойственна современному русскому «обществу» куда больше, чем испанскому. И этому есть серьезные объективно-исторические причины, которые кренятся как в русском прошлом, так и в русском настоящем времени.
И эта склонность русского массового человека к «простым», а значит, насильственным, решениям была подмечена давно, задолго до испанских наблюдений Ортеги-и-Гассета.
«Основное наше понятие, упорнейшее наше предание — то, что мы во всё вносим идею произвола. Юридические формы и личные усилия для нас кажутся бессильны и даже смешны, мы ждем всего, мы хотим всё сделать силою прихоти, бесконтрольного решения; на сознательное содействие, на самопроизвольную готовность и способность других мы не надеемся…
Каждый из нас маленький Наполеон или, лучше сказать, Батый. Но если каждый из нас Батый, то что же происходит с обществом, которое всё состоит из Батыев?»
Конец цитаты.
И т. д. и т. п.
Мы узнаем и «глупость» масс, их «интеллектуальную пошлость», видим, как годами повторяются фразы и слова, смысл которых давно потерян для говорящих. Это типично как для мира русской «политики», там и для русского быта, и как раз бытовые примеры бывают порой очень наглядны (прим. 13).
И это столь типичное явление, что многие публицисты почти всерьез начинают писать об «эпидемии идиотизма», охватившей страну.
Мы узнаем и массовый же аморализм или безнравственность, о чем не сказал в России только ленивый.
Мы узнаем и массовую акультурность, о которой также писано-говорено немало.
Отступ. 12. В массах есть та культура, которая там есть — массовая.
Ибо о какой собственно культуре можно говорить применительно к массам?
О крестьянской? Так наши крестьянские дети, давно переселившиеся в города её забыли?
О дворянской? Смешно.
О культуре интеллигентской или «культуре интеллигенции»? Тоже смешно. Тем более, что такой культуры и быть не может. Ибо культура возникает и живет в обществе, а русские интеллигенты своего общества не составляют — они одиночки.
А это есть собственно акультурность, о которой говорил Ортега-и-Гассет. Потому что тут есть только следование чужим образцам — тем, которые предлагает массовый товаропроизводитель. Это «культура потребление» (товара) или, как принято говорить в олигархической России, «гламур» (глянец).
И мораль, понятно, соответствует этой «культуре потребления» — молодец тот, кто «успешен», кто умеет потреблять товары и добывать средства для еще большего потребления.
Мы узнаем и массовый эгоизм, который в России ложно называется «индивидуализмом».
И мы, конечно, узнаем желание потреблять — массовое потребительство, чем сейчас активно массы и занимаются, сообразно со своим кошельком.
Так, кто-то обустраивает дом на Рублевке или в Лондоне, кто-то потребляет водку, вырученную в обмен на медный провод, сданный в пункт сбора металлолома. Но везде суть тут одна и та же.
И «олигарх» (плутократ, «богатенький буратино» и пр.) и бомж тут суть одно и то же — фигура потребления, то есть, всё тот же массовый русский человек.
Словом, всё узнаваемо — так, как если бы Ортега-и-Гассет писал не про Испанию в частности и Запад вообще, но про Россию. Но ведь он не зря же говорил, что наши страны очень похожи?
Не зря. Что русские массы и доказали — личным примером.
Итак, массы в Росси есть, и еще какие.
Соответственно, возникает вопросы. Когда у нас началось их «восстание»? И чем закончилось? Каковы его, точнее, «этапы»? И кто было его организатором — «кто это всё устроил»? И что послужило причиной этого «восстания» — каков был его мотив?
7.
А тут тоже всё довольно очевидно. Начнем с последнего вопроса.
Мотив?
Во-первых, это был самый что ни на есть «массовый» мотив — мотив «товарный.
Это было главное свойство массового человек — потребительство, желание потреблять «товары» и много, потреблять лучшее, потреблять «красиво» («как в лучших домах Лондона и Парижа»).
А во-вторых, это была обида — обида на «власть».
«Власть» обещала много «товаров», а обещание своё не выполнила. Довольно вспомнить пустые прилавки и талоны «на макаронные изделия» позднего горбаческого времени.
И потому «власть» потеряла в глазах «массового» человека всякую легитимность. Она оказалась элементарно несостоятельной.
Вот и все основные мотивы — «два в одном». Обещали товары (раз) и — не дали (два).
А далее, касательно «зачинщика восстания», тоже всё очевидно.
Кто виноват в «восстании»?
Сама «власть» и виновата, как это бывает во всякой революции. «Власть» есть главный революционер — всегда и везде.
В данном случае виновата Коммунистическая партия Советского Союза (далее — просто Партия, «с большой», ведь она была одна, других партии не было), которая обещала «коммунизм» и обещание своего не сдержала.
А «коммунизм» и «больше товаров, хороших и разных» — одно и то же. Именно.
Ведь как массовые люди понимали «коммунизм»?
Опять же, сугубо в товаром виде, как им это Партийцы и объясняли (чтоб доходчивей, чтоб трудящиеся массы поняли) — будет-де «всего много и бесплатно».
То есть, речь, опять же, шла о «товарах», коль скоро «бесплатно».
Понятно, «коммунизм» — дело долгое. Никто, скажем, в конце 60-х, всерьез и не ждал, что он наступит завтра или наступит когда-нибудь вообще.
Но люди ждали решения «товарного вопроса» (пусть «всё будет», хотя бы и не бесплатно) от «социализма», в котором, как говорила Партия, они и жили.
Тем более, что Партия это «всё» опять-таки пообещала и внесла это обещание во все вузовские учебники «политэкономии социализма» в виде (ни много, ни мало) «основного закона социализма».
А как он звучал?
А он звучал совсем уж как-то по перехват-залихватски решительно, а именно: «Обеспечение максимального удовлетворения постоянно растущих материальных и культурных потребностей всего общества путём непрерывного роста и совершенствования социалистического производства на базе высшей техники».
Ясно, что сдержать такое обещание Партия просто не могла — объективно не могла.
Почему?
Потому что она хотела достичь «товарной цели» нетоварными методами.
Экономическая идеология Партии была совершенно не приспособлена для решения этой задачи. Она сама себе запрещала эффективную работу — в отличие от современных китайских Партийцев (прим. 14). И есть тому яркие примеры, когда «лучшие» люди того времени (например, Иван Худенко) даже в «коммунистическом» формате, даже в рамках колхозной системы добивались небывалых «товарных» успехов, но их за это наказывали (прим. 15 ).
Проблема была в том, что Партия провозгласила «товарную» или «западную» Цель, но вместе с тем сама себе предписала антитоварные или «советские» Средства. А конфликт между Целью и Средствами не мог не привести к неуспеху. И неуспеху фатальному.
Словом, соревнование «по товарам» Партия Западу проиграла. И логично, ибо оно было подобно состязанию по бегу, где они спортсмен бежит налегке и в кроссовках, а другой — в мешке да еще с книжкой под мышкой.
Таким образом, «основной конфликт эпохи» (говоря языком советского учебника) выглядело так: советские массовые люди очень хотели потреблять по-западному, а Партия этого потребления им обеспечить не могла.
Когда это «не могла» увидели советские массовые люди, весь «коммунизм» в России (СССР) кончился.
Партия потеряла свою легитимность — люди усомнились в праве Партии править ими.
В этом и состоит суть «восстания масс», которое началось в СССР в конце 60—начале 70-х годов.
Советский массовый человек, ждавший «товаров» и их не получивший — вот кто есть могильщик «коммунизма».
Отступ. 13. И уж точно не ЦРУ тут могильщик — его номер тут 16-й.
Думать так — значит недооценивать и не уважать русского маленького человека. Или русского массового человека, что опять же, едино.
И уж таким могильщиками не были ни Солженицын, ни Пастернак, ни Сахаров, ни прочие, кого, как раз в рамках той самой, ортега-и-гассетовой «интеллектуальной пошлости», так, не по праву, экзальтированные интеллигенты именуют.
Смешно даже представить себе, что массы, как один, прочитали «Доктора Живаго» (или «Архипелаг Гулаг»), возмутилось неправотой творимого и свергли-таки неправильную «власть».
Массы этого «доктора» не читали, не читают и читать не будет. В чем-чем, а в этом можно быть уверенным совершенно.
Всё дело решил русский «маленький человек» или русский массовых человек (массы).
Тот самый человек, который в 70-е годы «доставал» иностранный пластиковый пакет с надписью «Мальборо», чтобы достойно пойти с ним в театр — это была важная деталь парадного костюма.
Тот самый человек, что собирал пустые иностранные банки из-под пива и с гордостью, как коллекцию, выставляя их рядами на кухонной полке.
Тот самый человек, что тратил огромные усилия, чтобы достать у фарцовщика-спекулянта (будушего, кстати, «олигарха» в демократической России) иностранные джинсы (с примеркой в подворотне или подъезде), которые должны были служить сертификатом качества самого этого человека.
Тот самый человек, который ребенком выцыганивал у интуристов в обмен на «советскую символику» (пионерский значок и прочее) жевательную резинку или дефицитную шариковую ручку.
И т. д. и т. п.
Вот этот самый массовый человек и «восстали». И победил.
В России массы победили в 1991 году, когда утвердилась так называемая «новая» или «демократическая» Россия.
Но такое её именование есть точно пример всё той же «интеллектуальной пошлости».
Потому что ни к западной демократии, ни к демократам по-европейски (откуда они в советской России?) это не имело точно никакого отношения.
Люди, устроившие эту «революцию, хотели не демократии, а «товаров». Они верили, что завтра всё будет иначе — «как в Америке», то есть, прилавки будут полными.
Так и стало.
И это полностью удовлетворило русского массового человека.
Конечно, многое ему в «новой» России не понравилось. Но «товарный» аргумент был решающим.
И он таким и остается по сию пору. Недаром, те, кто говорит плохо о нынешнем строе, как правило, слышат в ответ неубиваемый аргумент: а вы что обратно, в «совок» захотели — по очередям и дефициту соскучились?
И оплошный критикан смущенно умолкает. Товарный аргумент — железных аргумент для всех массовых людей, как бы они к нынешней «власти» ни относились.
8.
И что вышло — по итогам событий 1991 года?
Вышло прямое правление массовых людей. Массы не только восстали, но они, продолжая своё восстание, и победили, и правят.
И правят буквально массы — во всех смыслах этого слова.
Во-первых, мы имеем дело именно с массовыми людьми — в прямом, сугубо социологическом смысле слова
В самом деле, кто правил и правит Россией? Или, точнее, кто входил и входит в состав Олигархий, что ельцинской (слабой), что путинской (сильной)?
Самые что ни есть выходцы из народной толщи — из масс, то есть.
Ельцин, Черномырдин — выходцы из деревень, крестьянские дети.
Путин — сын совсем небогатых советских служащих, живших в коммунальной квартире.
Абрамович — так тот и вовсе сирота, зарабатывавший на жизнь торговлей с лотка на московских улицах какими–то пластмассовыми игрушками и выгнанный из этого «бизнеса» буквально пинком под зад хозяином этого «пластмассового" кооператива. Словом, опять же человек из низов, познавший и нищету, и унижения.
И т. д.
Так что, там, «наверху» сидят именно массовые люди, если понимать это выражение узко-социологически. Словом, самый что ни на есть «народ».
Но это всё именно узко-социологический взгляд, а потому всё это и неважно, и не принципиално.
Главное тут — совсем другое.
Главное — дух этих людей, их личные качества. Главное — это их личный выбор: зачем они там, чего ради?
А эти «верхние» массы суть именно массы — люди-потребители, получившие, наконец, возможность именно потреблять и пользующихся, наконец, такой возможностью. Люди отыгрываются за всё свое советское бедное детство — реализуют мечты потребителя.
Отступ. 14.
А тут всё известно, «разоблачители» всякого рода писали об этом немало. Тем более, что это делать нетрудно — так наивны и трогательны все эти люди в своем потребительстве.
Это и Путин, так по-советски любящий Сочи и выезжающий туда при первой же возможности. Тут на память приходят и его несуразно дорогие, совсем не по «президентской» зарплате, парвенюшные часы «Патек Филипп», и купленная им «Волга-21» (о которой мечталось, видимо, в детстве, и которой он так искренне радовался-гордился под объективом телекамеры), и многое другое.
Это и Абрамович, покупающий океанские яхты одну за другой.
Это и местные чиновники и предприниматели, возводящие «во всех стилях» каменные сундуки-коттеджи на городских окраинах.
И т. д. и т. п.
И точно такие же массы находятся внизу, и они заняты тем же — тоже потребляют, как могут, в меру своих возможностей.
Cловом, массы победили и правят. И они по-прежнему находятся «в восстании»: они действуют вольно, свободно, без присмотра, никакого «укорота» им ниоткуда нет.
Почему?
Потому что примерного меньшинства или элиты в России нет. Массы, как и чиновники, беспризорны — «одни дома».
А это может иметьь следствием только одно — олигархию.
9.
И всё ту логично. Одно влечет за собой другое — всё «закольцовывается».
Ведь каков главный интерес массового человека?
Потребление. Он хочет лично (эгоистично) потреблять товары, ресурсы, услуги, удовольствия и пр.
А какой смысл существования Олигархии? Это — искреннее служение стране, когда свет по ночам в кабинетном окошке «и всё такое»?
Нет, конечно. Смысл тот же самый — потребление.
Олигархия хочет потреблять то, что принадлежит Многим, а также — заодно — и свой статус «государства», коли уж она его играет (ибо это лестно и приятно, ибо этот обещает встречи с президентами, и проч., и проч.).
То есть «верхи» и «низы» хотят ровно одного и то же.
И немудрено, потому что везде — «восставшие массы». Везде один и тот же человек — человек массовый.
10.
Мало сказать, что в России — «восстание масс». Этого, действительно, и мало, и даже неточно.
Почему?
Потому что есть своя «магия слова» — ассоциации и коннотации, которые оно вызывает. Ведь слово «восстание» предполагает угнетение («восставший раб» и пр.). И так невольно складывается впечатление, что кто-то, прежде угнетенный восстал и свергает с себя «оковы угнетения». А коли так, то этот «восставший угнетенный» вызывает жалость у всякого, кто про это «восстание масс» слышит. Есть такие рефлекторные, подсознательные реакции. А тут — как не пожалеть восставшего угнетенного?
Тем более, что речь о «массах», а это — «народ». А «народ» — это…
Словом, ясно что тутт последует.
Так каков вывод? Что предлагается взамен?
Надо просто отдать дань уважения Ортеге-и-Гасету, помянув этот термин, но — но на том дело можно и закончить. Ибо для точного описания действительности он всё таки теперь подходит мало.
Надо поискать более точное выражение для наших реалий.
Тем более, что со времени написания одноименной книжки прошло немало лет — всё-таки писана она была в 1929 году.
Есть все основания говорить о диктатуре масс. По крайней мере, по отношению к современной России это будет точно.
Именно так: мы имеем с «русской народной» диктатурой (прочие народы в данном случае роли не играют — их влияние невелико). И это есть диктатура, которая держит в заложниках всю страну и всё лучшее и всех «лучших», которые здесь существуют, пусть и по одиночке, «враздробь».
Отступ. 15. Тут процедура известна — голосование. Кандидатура царского назначенца ставится на голосование, и массы (большинство) голосуют за него. Одиночки-«лучшие» могут говорить и делать, что им угодно, да и сам этот назначенец может быть лично сколь угодно плох — всё это неважно. А массы, как известно, Путина (Пупкина, Попкина, Плюшкина, Финтифлюшкина и пр.) любят, ибо они целиком и полностью зависят от «государства», а оно равно «государю».
И это самая сильная любовь — любовь от страха.
А как действует эта диктатура, легко себе представить.
Как массы восходят ко власти — в лице своих лучших представителей (то есть, назначенных Олигархией — см. пример Путина, см. пример того, кого он на свой пост назначит)?
Ибо у нас демократия — власть большинства, то есть, власть масс.
А это значит, что как это большинство (массы) порешит, так оно и будет.
Потому как ежели вдруг исчезнет «государь», то вместе с ними исчезнет и «государство», наступит хаос и ужас. Одно равно другому.
Как тут не любить «государя»?
Словом, что происходит с Россией?
И Россия, и её одиночки-«лучшие» (так и не составившие элиту, ибо не соединившиеся), и объективный интерес страны вновь и вновь оказывается заложником выбора (если конкретно, выбора «президента»), который всякий раз делает большинство.
То есть, вся страна — заложник у собственного большинства. Или «народа», если разуметь под ними это самое большинство или массы (что обычно и делается).
Так у нас выглядит проблема.
так что, «восстание масс» — это, конечно, красиво, но слишком — излишне поэтично и романтично.
А если по факту, то дело обстоит так: Россия есть и жертва диктатуры своих масс, и их заложник, и именно таковых, каковы они есть — акультурные, аморальные, «глупые» и т. д. и т. п.
В этом проблема.
И это, опять же, многое объясняет.
**
ПРИМЕЧАНИЯ Сейчас картина иная. […]. У власти — представители масс. Они настолько всесильны, что свели на нет саму возможность оппозиции. Это бесспорные хозяева страны, и нелегко найти в истории пример подобного всевластия. И тем не менее государство, правительство живут сегодняшним днем. Они не распахнуты будущему, не представляют его ясно и открыто, не кладут начало чему-то новому, уже различимому в перспективе. Словом, они живут без жизненной программы. Не знают, куда идут, потому что не идут никуда, не выбирая и не прокладывая дорог. Когда такое правительство ищет самооправданий, то не поминает всуе день завтрашний, а, напротив, упирает на сегодняшний и говорит с завидной прямотой: "Мы — чрезвычайная власть, рожденная чрезвычайными обстоятельствами". То есть злобой дня, а не дальней перспективой. Недаром и само правление сводится к тому, чтобы постоянно выпутываться, не решая проблем, а всеми способами увиливая от них и тем самым рискуя сделать их неразрешимыми. Таким всегда было прямое правление массы — всемогущим и призрачным. Масса — это те, кто плывет по течению и лишен ориентиров. Поэтому массовый человек не созидает, даже если возможности и силы его огромны».
Там же: «Как говорят американцы, отличаться — неприлично. Масса сминает все непохожее, недюжинное, личностное и лучшее. Кто не такой, как все, кто думает не так, как все, рискует стать отверженным. […]. Мир обычно был неоднородным единством массы и независимых меньшинств. Сегодня весь мир становится массой».
Прим. 2. Прим. 3. Пора уже наметить первыми двумя штрихами психологический рисунок сегодняшнего массового человека: эти две черты — беспрепятственный рост жизненных запросов и, следовательно, безудержная экспансия собственной натуры и, второе, врожденная неблагодарность ко всему, что сумело облегчить ему жизнь. Обе черты рисуют весьма знакомый душевный склад — избалованного ребенка».
Прим. 4. Там же: «Так что наивно укорять современного человека в безнравственности. Это не только не заденет, но даже польстит. Безнравственность нынче стала ширпотребом, и кто только не щеголяет ею».
Там же: «Поэтому не стоит облагораживать нынешний кризис, видя в нем борьбу двух моралей, или цивилизаций, — обреченной и новорожденной. Массовый человек попросту лишен морали, поскольку суть ее — всегда в подчинении чему-то, в сознании служения и долга. Но слово "попросту", пожалуй, не годится. Все гораздо сложнее. Попросту взять и избавиться от морали невозможно. То, что грамматически обозначено как чистое отсутствие, — безнравственность — не существует в природе. Если вы не расположены подчиняться нравственным устоям, будьте любезны подчиниться иной необходимости и […] жить наперекор им, а это уже не безнравственность, но противонравственность. Не просто отрицание, но антимораль, негатив, полый оттиск морали, сохранивший ее форму».
Прим. 6. Тирания интеллектуальной пошлости в общественной жизни, быть может, самобытнейшая черта современности, наименее сопоставимая с прошлым. Прежде в европейской истории чернь никогда не заблуждалась насчет собственных "идей" касательно чего бы то ни было. Она наследовала верования, обычаи, житейский опыт, умственные навыки, пословицы и поговорки, но не присваивала себе умозрительных суждений, например о политике или искусстве, и не определяла, что они такое и чем должны стать. Она одобряла или осуждала то, что задумывал и осуществлял политик, поддерживала или лишала его поддержки, но действия ее сводились к отклику, сочувственному или наоборот, на творческую волю другого. Никогда ей не взбредало в голову ни противопоставлять "идеям" политика свои, ни даже судить их, опираясь на некий свод "идей", признанных своими. […]. Отсюда само собой следовало, что плебей не решался даже отдаленно участвовать почти ни в какой общественной жизни, по большей части всегда концептуальной.
Сегодня, напротив, у среднего человека самые неукоснительные представления обо всем, что творится и должно твориться во вселенной. Поэтому он разучился слушать. Зачем, если все ответы он находит в самом себе? Нет никакого смысла выслушивать, и, напротив, куда естественнее судить, решать, изрекать приговор. Не осталось такой общественной проблемы, куда бы он не встревал, повсюду оставаясь глухим и слепым и всюду навязывая свои "взгляды".
Но разве это не достижение? Разве не величайший прогресс то, что массы обзавелись идеями, то есть культурой? Никоим образом. Потому что идеи массового человека таковыми не являются и культурой он не обзавелся. Идея — это шах истине. Кто жаждет идей, должен прежде их домогаться истины и принимать те правила игры, которых она требует. Бессмысленно говорить об идеях и взглядах, не признавая системы, в которой они выверяются, свода правил, к которым можно апеллировать в споре. Эти правила — основы культуры. Не важно, какие именно. Важно, что культуры нет, если нет устоев, на которые можно опереться. Культуры нет, если нет основ законности, к которым можно прибегнуть. Культуры нет, если к любым, даже крайним взглядам нет уважения, на которое можно рассчитывать в полемике [*Кто в споре не доискивается правды и не стремится быть правдивым, тот интеллектуально варвар. В сущности, так и обстоит с массовым человеком, когда он говорит, вещает или пишет]. Культуры нет, если экономические связи не руководствуются торговым правом, способным их защитить. Культуры нет, если эстетические споры не ставят целью оправдать искусство».
Прим. 7. Все человеческие связи подчинились этому новому порядку, упразднившему "непрямые" формы сосуществования. В человеческом общении упраздняется "воспитанность". Словесность как "прямое действие" обращается в ругань. Сексуальные отношения сводят на нет свою многогранность.
Грани, нормы, этикет, законы писаные и неписаные, право, справедливость! Откуда они, зачем такая усложненность? Все это сфокусировано в слове "цивилизация", корень которого — civis, гражданин, то есть горожанин, — указывает на происхождение смысла. И смысл этого всего — сделать возможным город, сообщество, сосуществование. Поэтому, если вглядеться в перечисленные мной средства цивилизации, суть окажется одна. Все они в итоге предполагают глубокое и сознательное желание каждого считаться с остальными. Цивилизация — это прежде всего воля к сосуществованию. Дичают по мере того, как перестают считаться друг с другом. Одичание — процесс разобщения. И действительно, периоды варварства, все до единого, — это время распада, кишение крохотных сообществ, разъединенных и враждующих».
Прим. 8. Здесь-то и подстерегает цивилизацию главная опасность — полностью огосударствленная жизнь, экспансия власти, поглощение государством всякой социальной самостоятельности — словом, удушение творческих начал истории, которыми в конечном счете держатся, питаются и движутся людские судьбы. Когда у массы возникнут затруднения или просто разыграются аппетиты, она не сможет не поддаться искушению добиться всего самым верным и привычным способом, без усилий, без сомнений, без борьбы и риска, одним нажатием кнопки пустив в ход чудодейственную машину. Масса говорит: "Государство — это я" — и жестоко ошибается. Государство идентично массе лишь в том смысле, в каком Икс идентичен Игреку, поскольку никто из них не Зет. Современное государство и массу роднит лишь их безликость и безымянность. Но массовый человек уверен, что он-то и есть государство, и не упустит случая под любым предлогом двинуть рычаги, чтобы раздавить какое бы то ни было творческое меньшинство, которое раздражает его всегда и всюду, будь то политика, наука или производство.
Кончится это плачевно. Государство удушит окончательно всякую социальную самодеятельность, и никакие новые семена уже не взойдут. Общество вынудят жить для государства, человека — для государственной машины. И поскольку это всего лишь машина, исправность и состояние которой зависят от живой силы окружения, в конце концов государство, высосав из общества все соки, выдохнется, зачахнет и умрет самой мертвенной из смертей — ржавой смертью механизма».
Прим. 9. Прим. 10. И он же специально уточняет, кто такие «лучшие», а именно: «Обычно, говоря об "избранном меньшинстве", передергивают смысл этого выражения, притворно забывая, что избранные — не те, кто кичливо ставит себя выше, но те, кто требует от себя больше, даже если требование к себе непосильно. И, конечно, радикальнее всего делить человечество на два класса: на тех, кто требует от себя многого и сам на себя взваливает тяготы и обязательства, и на тех, кто не требует ничего и для кого жить — это плыть по течению, оставаясь таким, какой ни на есть, и не силясь перерасти себя».
Прим. 11. Прим. 12. И там же: «Как ни дико, но молодостью стали шантажировать».
Прим. 13. Это слышали все. Причем говорится это тогда, когда речь идет о чем-то буквально красивом — конкурс красоты, выставка работ художника и т. п. И такие «слова Достоевского» в этом контексте всеми воспринимаются как должное — «и, правда, красиво».
Но почему это всё так происходит? Потому что, иначе они бы знали что слово «красота там имеет совсем иной смысл. Словом, такую «красоту» имел в виду Достоевский. А внешняя красота тут, понятно, совершенно не причем. Это тут смысловые омонимы — звучат слова одинаково, но смысл у них разный.
Но склоняют его различные говоруны именно в этом, сугубо эстетическом, смысле. Это «глупость», ибо получается действительно глупо — книжку не читали, о чем там речь, не знают, но цитируют фразу оттуда, хотя там она имеет смысл совершено иной, цитирующим неизвестный.
Это «пошлость», ибо эти слова из книжки буквально пошли в «массы» (в этом «пойти» ведь и есть этимологический корень слова «пошлость»), и ушли так далеко, что потеряли исходный смысл и превратились в свою противоположность. Или, опять же, в расхожую «глупость».
Прим. 14. Какие плоды это принесет позже, известно сейчас — Китай станет сверхдержавой XXI века, а Россия будет обслуживать его в качестве, как это ни пошло звучит, сырьевого придатка, поставляя ему энергоносители и предлагая себя в качестве рынка сбыта дешевых китайских товаров.
Именно. Вот тех самых, как раз, «товаров» — хороших и разных» (вспомним расхожее клише советского времени). Прим. 15. Для станы, которая «не могла» себя прокормить, это был удивительный результат. Об эксперименте Худенко много писали газеты, снимали фильмы, его хвалили, но по самым разным причинам эксперимент остался экспериментом. Более того, в 1970 г. совхоз "Акчи", которым руководил Худенко, был закрыт по распоряжению сверху — в разгар сезона, не заплатив рабочим денег и не вернув сделанных ими капиталовложений.
Прим. 1.
«Сегодня преобладает масса и решает она. И происходит нечто иное, чем в эпоху демократии и всеобщего голосования. При всеобщем голосовании массы не решали, а присоединялись к решению того или другого меньшинства. Последние предлагали свои "программы" — отличный термин. Эти программы — по сути, программы совместной жизни — приглашали массу одобрить проект решения.
«Под маркой […] фашизма впервые возникает в Европе тип человека, который не желает ни признавать, ни доказывать правоту, а намерен просто-напросто навязать свою волю. Вот что внове — право не быть правым, право произвола. Я считаю это самым наглядным проявлением новой жизнедеятельности масс, исполненных решимости управлять обществом при полной к тому неспособности».
Хосе Ортега-и-Гассет («Восстание масс»): «Тот мир, что окружает нового человека с колыбели, не только не понуждает его к самообузданию, не только не ставит перед ним никаких запретов и ограничений, но, напротив, непрестанно бередит его аппетиты, которые в принципе могут расти бесконечно. Ибо этот мир XIX и начала XX века не просто демонстрирует свои бесспорные достоинства и масштабы, но и внушает своим обитателям — и это крайне важно — полную уверенность, что завтра, словно упиваясь стихийным и неистовым ростом, мир станет еще богаче, еще шире и совершеннее. И по сей день, несмотря на признаки первых трещин в этой незыблемой вере, — по сей день, повторяю, мало кто сомневается, что автомобили через пять лет будут лучше и дешевле, чем сегодня. Это так же непреложно, как завтрашний восход солнца. Сравнение, кстати, точное. Действительно, видя мир так великолепно устроенным и слаженным, человек заурядный полагает его делом рук самой природы и не в силах додуматься, что дело это требует усилий людей незаурядных. Еще труднее ему уразуметь, что все эти легко достижимые блага держатся на определенных и нелегко достижимых человеческих качествах, малейший недобор которых незамедлительно развеет прахом великолепное сооружение.
Хосе Ортега-и-Гассет («Восстание масс», глава XV Переходя к сути дела): «Суть такова: Европа утратила нравственность. Прежнюю массовый человек отверг не ради новой, а ради того, чтобы, согласно своему жизненному складу, не придерживаться никакой. Что бы ни твердила молодежь о "новой морали", не верьте ни единому слову. Утверждаю, что на всем континенте ни у кого из знатоков нового ethos нет и подобия морали. И если кто-то заговорил о "новой", значит, замыслил новую пакость и ищет контрабандных путей».
Хосе Ортега-и-Гассет («Восстание масс»): «Речь не о том, что массовый человек глуп. Напротив, сегодня его умственные способности и возможности шире, чем когда-либо. Но это не идет ему впрок: на деле смутное ощущение своих возможностей лишь побуждает его закупориться и не пользоваться ими. Раз навсегда освящает он ту мешанину прописных истин, несвязных мыслей и просто словесного мусора, что скопилась в нем по воле случая, и навязывает ее везде и всюду, действуя по простоте душевной, а потому без страха и упрека. Именно об этом и говорил я в первой главе: специфика нашего времени не в том, что посредственность полагает себя незаурядной, а в том, что она провозглашает и утверждает свое право на пошлость, или, другими словами, утверждает пошлость как право.
Хосе Ортега-и-Гассет («Восстание масс»): «Нелишне вспомнить, что масса, когда бы и из каких бы побуждений ни вторгалась она в общественную жизнь, всегда прибегала к "прямому действию". Видимо, это ее природный способ действовать. И самое веское подтверждение моей мысли — тот очевидный факт, что теперь, когда диктат массы из эпизодического и случайного сделался повседневным, "прямое действие" стало узаконенным.
Хосе Ортега-и-Гассет («Восстание масс»): «Современное государство — самый явный и наглядный продукт цивилизации. И отношение к нему массового человека проливает свет на многое. Он гордится государством и знает, что именно оно гарантирует ему жизнь, но не сознает, что это творение человеческих рук, что оно создано определенными людьми и держится на определенных человеческих ценностях, которые сегодня есть, а завтра могут улетучиться. С другой стороны, массовый человек видит в государстве безликую силу, а поскольку и себя ощущает безликим, то считает его своим. И если в жизни страны возникнут какие-либо трудности, конфликты, проблемы, массовый человек постарается, чтобы власти немедленно вмешались и взяли заботу на себя, употребив на это, все свои безотказные и неограниченные средства.
Хосе Ортега-и-Гассет («Восстание масс»): «…В действительности внутри любого класса есть собственные массы и меньшинства. Нам еще предстоит убедиться, что плебейство и гнет массы даже в кругах традиционно элитарных — характерное свойство нашего времени. Так интеллектуальная жизнь, казалось бы взыскательная к мысли, становится триумфальной дорогой псевдоинтеллигентов, не мыслящих, немыслимых и ни в каком виде неприемлемых. Ничем не лучше останки "аристократии", как мужские, так и женские. И, напротив, в рабочей среде, которая прежде считалась эталоном "массы", не редкость сегодня встретить души высочайшего закала».
<...>
Хосе Ортега-и-Гассет («Восстание масс»): «Самым глубоким и радикальным делением человечества на группы было бы разделение их по двум основным типам: на тех, кто строг и требователен к себе самому […], берет на себя труд и долг, и тех, кто снисходителен к себе, доволен собой, кто живет без усилий, не стараясь себя исправить и улучшить, кто плывет по течению».
«Я отвечаю за всё» — название романа (1964) советского писателя Юрия (Георгия) Павловича Германа (1910-1967). И, видимо, у фразы есть первоисточник: «Ежели бог, то мне делать нечего, а без него — я должен отвечать за всё. […] Я уж так решил для себя — отвечаю за всё!» (Максим Горький, «Как я учился», 1918, 1922).
В советское время обычно эта фраза использовалась как символ гражданственности, гражданской позиции человека.
Хосе Ортега-и-Гассет («Восстание масс»): «Отвращением к долгу отчасти объясняется и полусмешной-полупостыдный феномен нашего времени — культ молодежи как таковой. Все от мала до велика подались в "молодые", прослышав, что у молодых больше прав, чем обязанностей, поскольку последние можно отложить в долгий ящик и приберечь для зрелости. Молодость как таковую всегда освобождали от тяжести свершений. Она жила в долг. По-человечески так и должно быть. Это мнимое право ей снисходительно и ласково дарят старшие. И надо же было настолько одурманить ее, что она и впрямь сочла это своим заслуженным правом, за которым должны последовать и все прочие заслуженные права».
Тут, для пущей наглядности, можно обратиться к примерам из русской жизни, благо их много.
Ну, скажем, кто не слышал такую известную фразу — «как сказал Достоевский, «красота спасет мир»?
Потому что люди цитируют не Достоевского, а тех, кто цитировал эту фразу прежде. «Так принято говорить».
Потому что ни те, кто цитирует, ни те, кто слышит эту цитату, не читали роман «Идиот» Достоевского, откуда взята эта фраза.
Там Достоевской говорил о «прекрасном человеке», и «красота» в данном случае есть само существо такого человека. Словом, это все «красота души», те качества души и характера, который имел в виду сам Достоевский, когда говорил, что главная его идея касательно «Идиота» — это «написать образ положительно прекрасного человека».
Тем более, что у этого человека был своего род «прототип», что и вовсе ставит точку в разговорах о «красоте».
Ведь «для себя» Достоевский в своих черновиках называет этого человека просто — «Христос». Это понятно, условность, но она раскрывает сам замысел писателя. Речь видимо, шла о том, чтобы бы понять и увидеть, чтобы было бы, если человек, похожий на него, вдруг явился бы в России времен Достоевского. Кем бы он стал, как бы его восприняли люди?
Видимо, «идиотом». Как автор свой роман и назвал.
И такое склонение можно назвать, по Ортеге-и-Гассету, и «глупостью», и «интеллектуальной пошлостью». И то, и другое будет буквально точно.
Хотя такую простую мысль выскажет еще в 1973 году китаец Дэн Сяопин, названный XIII съездом КПК «главным архитектором китайских реформ». А именно: «Не важно, какого кот цвета — черный он или белый. Хороший кот такой, который ловит мышей».
И он же прокомментирует эту же мысль там же и тогда же таким простым же соображением: «В реальной жизни не всё является классовой борьбой».
Иначе говоря, он предложит видеть реальность и поступать сообразно с нею.
Китай станет их производить. А Россия — нет. Она будет их покупать.
С товарами у неё не ладится по сию пору. Хотя и по другой причине, но тоже «как бы» идеологической.
Теперь ведь в России строят капитализм» и так же строго соблюдают правила его строительства, изложенные в советском (Партийном) же учебнике под названием «Политэкономия капитализма», дополненном сказкой Юрия Олеши «Три толстяка» (там-де настоящий «капитализм» показан).
Немудрено, что и результаты ровно такие же, как и тогда, когда стана жила по советскому (Партийному) учебнику «Политэкономия социализма».
Почему должно быть иначе?
Кто такой Иван Никифорович Худенко?
Это именно «лучший» своего, советского времени. Будучи крупный финансовым работником Совета Министров СССР, имея ранг замминистра, он в 1960 году оставил кабинет и решил лично провести экономический эксперимент в совхозах Казахстана. То есть, он хотел сам сделать то, что давно предлагал своему начальству — он решил внедрить систему полного хозрасчета (самоокупаемости) и хозяйственной самостоятельности, а также реальную систему материального стимулирования. Смысл её был прост: платить не за усилия, тем более, за выход на работу, а за её результат.
Всё вроде просто и очевидно, но и это надо было «внедрять».
Худенко сделал это. Каков был итог?
Так, занятость людей и машин в совхозах сокращалась в 10-12 раз, себестоимость зерна — в 4 раза. Прибыль на одного работающего возрастала в 7 раз, а зарплата — в 4 раза.
Таким образом, опираясь на свой опыт, с цифрами в руках, Иван Худенко доказал, что введение его системы в сельском хозяйстве страны позволит ей в 4 раза увеличить объем производства — при том, что чисто работников в этом со хозяйстве сократится с 30 миллионов до 5 миллионов человек.
Худенко и его рабочие продолжали борьбу легальными средствами, обращаясь в суды. Иногда они ставали на сторону истца, иногда — нет, часто одни решения судов несколько раз отменялись и принимались новые. Словом, «наверху» так и не решили окончательно, что делать с этим экспериментатором. Притом, что советские газеты продолжали писать о ценности эксперимента.
В конце концов, в августе 1973 года, Иван Худенко и его заместитель были осуждены за "хищение государственной собственности" — к шести и четырем годам. Но даже и после этого приговора многие крупные хозяйственные работники СССР продолжали выступать в пользу руководителя совхоза «Акчи».
12 ноября 1974 года Иван Худенко умер в тюремной больнице.