От автора  |   Досье  |   Комментарии

САВВА МАМОНТОВ: ЧЕЛОВЕК РУССКОЙ МЕЧТЫ

Глава 3. Абрамцево

После смерти Ивана Федоровича Мамонтова в 1869 году летнюю дачу в Киреево унаследовал старший брат Федор, а Савва Иванович и Елизавета Григорьевна решили приобрести собственный дом в сельской местности. Такое желание диктовалось искренней тягой к природе и убеждением, что дети должны расти в простой, здоровой среде.

Мамонтовы узнали, что по Ярославской дороге, в нескольких верстах от станции Хотьково, продается усадьба писателя Сергея Тимофеевича Аксакова. В марте 1870 года супруги Мамонтовы поехали осматривать Абрамцево.

Когда Мамонтовы впервые попали в Абрамцево, оно угасало, дом был пуст, и только бывший камердинер Аксакова Ефим Максимыч, торжественно и почтительно посвящал покупателей в прошлое Абрамцева. Он водил гостей по дому, рассказывал: здесь у окон любил сидеть, отдыхая, сам хозяин, Сергей Тимофеевич, здесь он писал, здесь пили чай, когда гостил Николай Васильевич Гоголь и читал свои сочинения, а тут Михаил Семенович Щепкин сидел, истории рассказывал из театрального быта.

Отступ. 1.
Сам С. Т. Аксаков (1791–1859) приобрел Абрамцево в 1843 году.
«Деревня обняла меня запахом распускающихся листьев и цветов, своею тишиною, своим пространством. Не могу передать тебе, какой мир пролился на мою душу», — так писал Сергей Тимофеевич в одном из первых своих писем из Абрамцева сыну Ивану. Сыновья С. Т. Аксакова — Константин и Иван — станут впоследствии крупнейшими фигурами русского славянофильства.

В Абрамцеве Сергей Тимофеевич решил отдаться заветной мечте — написанию книг. Ему было 56 лет, когда вышла его первая книга «Записки об уженье рыбы». Позже он напишет другую книгу — «Записки ружейного охотника».

С 1845 года у Аксакова начала развиваться тяжелая болезнь глаз, почти лишившая его зрения. Его дочь, Вера Сергеевна, записывала под диктовку его мысли. Так им были написаны-продиктованы «Семейная хроника» (1856 год) и «Детские годы Багрова-внука» (1858 год).

Книги С. Т. Аксакова стали событием в литературной жизни России. Особо подкупал читателя его язык — простой, чистый, выразительный.
Недаром не кто-нибудь, а сам Иван Сергеевич Тургенев писал Аксакову: «А что касается до слова, мы все у вас... должны учиться». Современники говорили о «благоуханная прозе» абрамцевского жителя, ценили её именно поэтические достоинства при прозаическом, казалось, сюжете — рыбалка, охота, прогулки по лесу и т. п.

К Аксаковым приезжали в гости Н. В. Гоголь, И. С. Тургенев, актер М. С. Щепкин, историк М. П. Погодин, славянофилы А. С. Хомяков, Ю. Ф. Самарин и многие др.
К Гоголю Аксаковы питали особую любовь. Его приезды в Абрамцево в 1849–1851 годах были настоящими праздниками. В абрамцевском доме Николай Васильевич читал его хозяевам первую главу II тома «Мертвых душ».

Смерть Гоголя в 1852 году явилась для Аксаковых истинным потрясением.
В память о встречах с ним в 1854 году Сергей Тимофеевич решил написать «Историю моего знакомства с Гоголем», которая «бросит истинный свет не на великого писателя, а на человека». Вера Сергеевна Аксакова активно помогала отцу: она собирала материал, систематизировала его, записывала текст под диктовку. Аксаков предполагал описать историю своих отношений с Гоголем вплоть до самой его смерти. Однако из–за прогрессировавшей болезни обширный замысел не был доведен до конца. Рукопись обрывается на событиях 1843 года. Часть собранных материалов оказалась необработанной.

Места, связанные с Гоголем, были почитаемы в абрамцевском доме: его именем названа аллея парка, по которой любил бродить писатель, одна из трех сосен, растущая вблизи усадьбы по старой дороге, ведущей к роднику, огромный дуб на площадке перед главным домом.

Аксаков прожил в Абрамцеве до глубокой осени 1857 года.
Но из–за болезни он вынужден был уехать в Москву. Уезжая, он написал:

Прощайте, горы и овраги,
Воды и леса красота,
Прощайте ж вы, мои коряги,
Мои «ершовые места»!

В 1859 году С. Т. Аксаков умер.
После смерти Аксакова усадьба Абрамцево опустела и практически пришла в упадок.

Елизавета Григорьевна Мамонтова писала: "Въехав в просеку монастырского леса и увидев на противоположной горе уютный, серенький с красной крышей дом, мы стали восхищаться его местоположением... В доме оставалась кое-какая аксаковская мебель, портреты и рисунки. Дом был настолько плох, что нечего было и думать поселиться в нем, не переделавши его основательно".

Вместе с Мамонтовыми приехал их приятель Н. С. Кукин — директор фабрики Сапожниковых в Москве, человек практичный и деловой. Рассказы «Максимыча» его не занимали. Он интересовался прочностью дома, который, казалось ему, в нижних венцах должен подгнить. По его настояниям отодрали тесину — под ней оказались прочные венцы дубового сруба.

Тем не менее, цена имения показалась Мамонтовым немалой — дочь Сергея Тимофеевича Софья Сергеевна продавала его за пятнадцать тысяч рублей. Савва Иванович решил поехать к хозяйке — поторговаться лично. Но при встрече выяснилось, что вырученные от продажи имения деньги дочь Аксакова намерена использовать для устройства детского приюта имени отца. Саав Мамонтов тут же оставил все мысли о торге — Абрамцево было куплено.

Была оформлена на имя Елизаветы Григорьевны купчая, и Мамонтовы стали обладателями запущенного, но довольно обширного имения (285 десятин земли). И уже лето 1870 года Мамонтовы встречали в Абрамцеве, на берегу Вори. Старый камердинер Аксакова Ефим Максимыч остался у Мамонтовых управляющим.

Начались новые хлопоты. Дом, несмотря на хорошую сохранность, требовал ремонта. Жили поначалу в наскоро выстроенной кухне, но к 12 июня 1870 года Мамонтовы переехали в отремонтированный дом, которому молодые супруги решили оставить, по возможности, прежний, «аксаковский» вид. Недаром, до сего времени интерьер столовой этой усадьбы, ставшей музеем, составляют аксаковские вещи — за исключением рояля, привезенного сюда Мамонтовым.

Елизавета Григорьевна занялась составлением истории Абрамцева: уточняла, кто здесь бывал, расспрашивала Максимыча и ближайших соседей — Трубецких, кто в каких комнатах жил, ездила в Москву к Софье Сергеевне.

Мамонтовы отнеслись к аксаковскому наследию с величайшей бережностью — будь то предметы мебели, старые фотографии или, тем более, книги. Все, что принадлежало Аксаковым, хранилось как реликвия русской культуры. Такое случалось не так часто в те времена, и недаром посмотреть, порадоваться тому, что дом цел, а дух аксаковский жив в нем, специально приезжали в Абрамцево сын писателя и друг Аксакова Иван Сергеевич Тургенев.

На чердаке дома Мамонтовы нашли остатки рукописей Аксаковых, какие-то отрывки, черновики, отложенные хозяевами в надежде на досуге разобрать, да так и забытые. Мамонтовы это достояние собрали в особую папку, привели в порядок и стали хранить как драгоценную реликвию дома.

Они также часто ходили на излюбленные рыболовные места Аксакова, искали маршруты его прогулок в лесу, о котором он рассказывал в своих книгах, который он трогательно любил, как друга. Недаром он однажды написал: «Я никогда не мог равнодушно видеть только вырубленной рощи, но даже падения одного большого подрубленного дерева...».

В чтениях вслух, которые тогда стали практиковаться у Мамонтовых, после таких прогулок по окрестностям естественно выбор падал на аксаковские же сочинения. С чувством читали и перечитывали его стихотворение «Плач духа березы»:

Тридцать лет красой поляны
На опушке я жила. Все прошло.
Не гром небесный
Разразился надо мной,
А топор в руке безвестной
И, старик неутомимый,
За грибами ты пойдешь,
Но березы столь любимой
Ты на месте не найдешь...

Эта срубленная береза долго не давала Мамонтовым и их гостям покоя. Скульптор Марк Антокольский, находясь далеко от Абрамцева, писал Мамонтовой: «Хотелось бы мне отыскать место, где срублена была береза, его любимая».

*
К природе Мамонтовы относились так же бережно, как и Аксаков. Еще до покупки ими дома, стоявшую рядом дубовую рощу продали на сруб, и несколько деревьев покупатель уже успел свалить и выкорчевать — пустующие места чернели открытыми ранами. Савва Иванович приложил немало хлопот, чтобы выкупить у нового владельца рощ и сохранить ее. На месте вырубленных дубов были посажены молодые, сделали много новых посадок в парке.

Когда же возникала необходимость срубить ель, чтобы открыть лучше вид со стороны дома, то это решение принималось после многих дискуссий и не без труда. Обычная решительность в такие моменты словно оставляла Савву Мамонтова его, и он тогда в письменной форме доказывал и своей жене, и самому себе необходимость этого поступка: «...Думаю, что большую елку следует все-таки снести, вид откроется гораздо лучше. Ее и жалеть-то особенно нечего, она не очень велика…».

Мамонтов искренне радовался своему приобретению. Его письма к жене наполнены рассказами о хозяйственных заботах, восторженными описаниями окрестных красот.
«Вчера был я целый день в Абрамцеве,— пишет Мамонтов в мае 1871 года, — и полон впечатлениями. В в порядке, как нельзя лучше, в мелочах есть неудач (имеется в виду ремонт дома.— В. С.), но незначительные. Все распускается, в парке сухо, дорожки чистят, вообще привольно. Птицы орут во все горло...».

И через год с небольшим: «В Абрамцеве кусты посажены очень хорошо. Вдоль дороги к мосту по горе липки, перед насыпью у большой елки внизу насажены кусты разные. На кругу специально четыре большие группы всевозможных кустов и посажено десять пирамидальных тополей... получил деревья из Риги, их насадили в саду, вообще будет очень хорошо».

Отступ. 2.
Впоследствии сам Мамонтов так рассказывал об истории своего приобретения. Обосновавшись в своем новом имении, он начинает там вести нечто вроде семейной хроники, назвав её «Летопись сельца Абрамцева».

И есть в этой «Летописи» такое описание-воспоминание: «По смерти отца моего Ивана Федоровича Мамонтова имение сельцо Киреево, принадлежавшее ему, и в котором мы жили в летнее время, перешло во владение ко старшему брату моему Федору Ивановичу, и мы с женой решили обзавестись собственной усадебкой. Масштабы, которым мы радовались, были весьма скромными! — нам хотелось купить где-нибудь неподалеку от Москвы несколько десятин земли с домиком, кое-каким хозяйством и, главное, около речки или вообще чтобы была водица. Ко мне явился какой-то сводчик и предложил купить имение около Хотькова монастыря, принадлежащее Аксакову. Описание было довольно заманчиво, желание купить землю сильное, а потому недолго думая, 22 марта 1970 г. я с женой и Никол. Семен. Кукиным отправились с утренним поездом по Троицкой дороге в Хотьково, сели в сани и поехали в Абрамцево. День был ясный, солнце весело играло, весна сильно чувствовалась в воздухе, и на душе было, должно быть, очень хорошо.

Проезжая по просеке густым монастырским лесом мы уже начали хвалить местоположение дома, который увидели на противоположной горе. В усадьбе нашли старого аксаковского слугу Максимыча, который и стал нам показывать все прелести Абрамцева. Дом, хотя и очень хилый на вид, показался нам симпатичным, отодрали тесину на углу — лес здоровый и толстый, из которого теперь не строят. По дому раскиданы кое-какие аксаковские вещи, старая мебель, даже как будто какой-то дух старика Аксакова, рассказы старого слуги — все это прибавило прелести, и вопрос о покупке был уже, кажется, решен — словом, мы воротились в Москву в восторге, и на утро было решено ехать к владелице Соф. Сер. Аксаковой узнать все подробности и, кажется, чуть ли не кончить.

Так как все Аксаковы порядочные люди, то весьма естественно, что разговор о покупке пошел очень просто и ясно. Софья Сергеевна объяснила мне, что она желает продать Абрамцево и выручить определенный капитал для своего приюта, цену определила пятнадцать тысяч рублей...

Казалось, что имение слишком велико (284 д.) и затрата капитала порядочная, но желание слишком было сильно. Покупка была решена, и я через день поехал к Аксаковой и передал ей задаток. Купчая была совершена без задержки.

Жизнь вдруг наполнилась приятной и веселой заботой, как устроиться, что чинить, строить, переделывать. Кажется, нет счастливее и забавнее заботы в жизни, как устраивать свое гнездо...

После покупки первая мысль была: как и когда можно будет переехать — хотелось, конечно, поскорее. Дом необходимо было капитально ремонтировать, флигелек был слишком мал, чтобы вместить нашу семью (я, жена, два ребенка и домочадцы), надо было что-нибудь придумать. Решение было по щучьему велению построить новый флигелек, который впоследствии обратить в кухню, так как имеющаяся никуда не годилась. Пошла спешная работа, и флигель был к первым числам мая покрыт, а 8 мая жена поехала в Абрамцево с вечера, расположилась, как Бог послал, я же с детьми, Сережа (первенец Мамонтова. — В. С.), Дрюша (вотрой сын Мамонтова, Андрей. — В. С.) и Вока (во чреве матери), няней, гувернанткой прибыли, и житье наше в Абрамцеве сделалось фактом...».
«Вока» — домашнее имя Всеволода, третьего сына Мамонтовых.

*
Пролетело лето 1870 года, наступило следующее, и оно было тревожным.
1871 год — холерный год в России. Эпидемия захватила окрестности Абрамцева. В соседних деревнях ежедневно новые больные насчитывались десятками и больше. Елизавета Григорьевна оказывала посильную помощь. Пригласили из Москвы фельдшера, но в округе не оказалось ни одной больницы, как не было и медикаментов. Помогал Елизавете Григорьевне друг Саввы Ивановича — П. А. Спиро, медик, гостивший в это лето в Абрамцеве.
С ним и с фельдшером ходила Елизавета Григорьевна по деревням, выискивая больных — родные их прятали, боясь докторов. Елизавета Григорьевна сама старалась давать лекарства (иначе недоверчивые крестьяне их выбрасывали), следила за режимом выздоравливающих, за дезинфекцией помещений.

Вскоре Мамонтовы открывают в Хотькове лечебницу, а в соседней деревне Быково — школу. Здания были выстроены под наблюдением Саввы Ивановича, а работу и в школе и в лечебнице налаживала Елизавета Григорьевна.
В лечебнице были введены постоянные приемы больных, по воскресеньям из Москвы приезжал доктор Г. Г. Доронин. Расходы, как по школе, так и по лечебнице, несли Мамонтовы, лекарства больным выдавались бесплатно. Немалых усилий стоило приучить окрестное население пользоваться лечебницей, но, в конце концов, дело наладилось настолько, что в декабрьской книжке «Грамотея» за 1873 год о лечебнице писали с похвалой, ставя ее в пример, достойный подражания.

Со школой было легче. Родители окрестных деревень охотно отпускали учиться детишек. Елизавета Григорьевна снабжала школу учебниками, тетрадями, книгами. По совету Антокольского как наглядное пособие для детей она ввела в процесс обучения и картину.

*
Гостями Мамонтовых в Абрамцеве в эти годы были художник И. А. Астафьев, Н. В. Неврев, П. А. Спиро и ученик московской консерватории П. Т. Конев. Вместе со Спиро Мамонтов выдавливал в абрамцевских прудах лягушек для Мечникова и отправлял их ему в Петербург посылками.
По вечерам из открытых окон абрамцевского дома неслись в сад по откосу и к водам Вори звуки рояля. Играли в четыре руки Порфирий Тимофеевич Конев и Елизавета Григорьевна. Часто Конев аккомпанировал дуэту Саввы Ивановича и Петра Антоновича Спиро. Они любили петь вдвоем романсы русских композиторов, неаполитанские песни и арии.
В этот же период был гостем Абрамцева и Николай Рубинштейн. Его привезли ближайшие соседи Мамонтовых — братья Трубецкие.

Вскоре неутомимый Савва Иванович превратит Абрамцево в благоустроенную в хозяйственном и бытовом отношениях усадьбу. Вскоре здесь будут построена плотина на реке Воре, улучшена дорога, создана оранжерея, где будут расти персики, разбит прекрасный сад.
Хозяин дома всей душой полюбил свой новый дом. "Не будь Абрамцева, жизни с природой, безотрадно было бы", — писал он жене.

*
Зимой 1871 года благополучная и мирная жизнь Мамонтовых была нарушена. Серьезно заболел после простуды их сын Андрей, или, как его звали дома, Дрюша.
После отчаянной борьбы за жизнь мальчика врачи спасли её, но они не давали никаких гарантий на будущее, болезнь могла вспыхнуть каждую минуту с новой силой. Лучшим лекарством для него медики считали юг.

К этому времени архитектор Виктор Гартманом давно уже стал своим человеком в семействе Мамонтовых. И вот, когда в семье Мамонтовых возник вопрос, куда именно везти Дрюшу, Гартман назвал Италию. Где же ласковее и теплее солнце, чем в Италии?

Помимо этого, Гартман знал желание Мамонтовых сблизиться с кругом русских художников, живущими в Риме. Там, например, жил скульптор Марк Антокольский, знакомый Гартмана еще по академии в Петербурге. Архитектор дал своим друзьям рекомендательное письмо к этому скульптору. В этом послании Гартман просил своего друга познакомить Мамонтовых с русскими художниками, живущим в Риме.

12 февраля 1872 года Мамонтовы вновь отправились в Италию.