От автора  |   Досье  |   Комментарии

САВВА МАМОНТОВ: ЧЕЛОВЕК РУССКОЙ МЕЧТЫ

Предисловие

Нельзя сказать, чтобы о Савве Ивановиче Мамонтове у нас ничего не знали.
Как правило, кто-то что-то и слышал, но, как показывают наблюдения, почему-то вспоминают его в связке с Морозовым. Кто из них чем, собственно, знаменит, где один Савва, где другой — разобраться сложно. А для некоторых это и вовсе один человек, тем более что имена одинаковы, да и что Морозов, что Мамонтов... Тут легко и спутать.
И путают, порой. К сожалению.

В самом деле, трудно не сожалеть о тои, что такая фигура, как Савва Мамонтов. по сию пору должным образом не понята, не оценена. И говоря, «по-ученому», не актуализирована.
Именно.
Савва Мамонтов очень актуален — оно вовсе не принадлежит целиком прошлому, навсегда, как кажется, ушедшему.

Потому что Савва Мамонтов, — основатель и строитель крупнейших и важнейших железных дорог России (в первую голову Северной — Москва-Архангельск), создатель Московского вагоноделательного завода (ныне Мытищинский вагоностроительный), опора и друг русских художников, учредитель нового оперного театра, давший миру Федора Шаляпина, певец и талантливый скульптор— как нельзя лучше подходит на роль человека, вся жизнь которого может служить готовым ответом на многие злободневные вопросы.

Например, такие.
Кто из предпринимателей имеет право уверенно сказать, что мой дом — Россия, и я в нём — хозяин? Как сочетать интересы предпринимательства и интересы культуры, что здесь первично, что вторично?
Или другие, более узкие вопросы, например, такие.
Допустимо ли в условиях России частное владение железными дорогами, их приватизация, акционирование и т. п.? Как сочетать интересы частного предпринимательства, государства и железнодорожной сети? Уж кто-кто, а Савва Иванович Мамонтов, строивший железные дороги на свои деньги, более чем кто-либо из позднейших «приватизаторов» достоин дать исчерпывающий ответ на этот вопрос.

И, тем не менее, пока до истинной актуализации Мамонтова очень далеко. Ведь он не то что должным образом не понят, для него даже имени подходящего не нашли. Вот тут что совсем уж примечательно.

В самом деле, кто он?
«Меценат», как порой пишут в книжках?

Но это слово описывает только малую часть и деятельности, и самой личности Мамонтова. Ведь кто это такой — «меценат»?
Это человек, который помогает деньгами людям искусства. Это тот. кто, грубо говоря, «дает деньги» — иногда в виде прямой м помощи, иногда в косвенном виде, в форме покупке у художника, скажем, его картины.
Поступал так Мамонтов?
Конечно. И примеры соответствующие известны. Но ведь Мамонтов делает не только это и не столько это — бoльшая часть его трудов этим словом вовсе не описывается.
И недаром его современники, чувствуя в данном случае явную бедность русского языка, узость и мелкость этого «мецената», пытались найти для Саввы Ивановича другое слово.

Так, Станиславский говорил о Мамонтове как о «строителе культуры».
Это общая, принципиальная оценка Мамонтова. Есть и более частная, более личная, когда того же Савву Ивановича основатель МХАТа определял относительно самого себя. Так, когда он говорил о себе, он называл Мамонтова своим «учителем эстетики». Например, когда мхатовцы приглашали Савву Ивановича на генеральную репетицию "Синей птицы" в Художественном театре, К. С. Станиславский писал ему: "Очень бы хотелось Вас видеть в театре как моего учителя эстетики..."

Отступ. 1.
И эта частно-личная «дефиниция» — учитель Станиславского в сфере эстетики, конечно, совершенно оправданна и закономерна в высшей степени.

Ведь ясно, что не было бы никакой «системы Станиславского», если бы не эта мамонтовская «эстетика», не занятия будущего основателя МХАТа в мамонтовском театральном кружке. Мамонтов учил своих певцов не просто петь, как это делают все — петь по нотам, глядя на дирижерскую палочку, но «петь, играя» (подчеркнуто мною. — В. С.). Он учил оперных певцов играть свои роли. И играть максимально естественно — не играть, а проживать свои роли. И потом другой мамонтовский выученик, Шаляпин покажет, что это, собственно, такое — как надо проживать свои роли.

А что такое есть «система Станиславского «?
То же самое — проживание роли. Позднее эту театральную эстетику назовут «Системой Станиславского», хотя это есть объективно и «система Мамонтова», и эта, мамонтовская школа появилась много раньше, чем знаменитая «школа МХТ».

Ну а если школа, пройденная Станиславским у Мамонтова, стала считаться «школой Станиславского», его "открытием", то Саввы Ивановича ли тут вина?

Так что, вряд ли Станиславский стал тем самым режиссером, если бы ранее не появился Мамонтов, если бы не его реформа оперного театра (оперного, но всё-таки театра), где на первый план вышел не солист, не дирижер, но «художественный руководитель театра», человек, который соединяет всех — и артистов, и музыкантов, и декораторов — в один, подчиненный общей художественный идее, ансамбль. И можно смело утверждать, что первый на Руси «художественным руководителем театра» стал он, именно Мамонтов.

И это, кстати, тоже одна из его многих «дефиниций», пусть частная, но точная — «художественный руководитель театра». Он первым ввел в Роси эту «должность» в театральный обиход — должность де-факто.
А потом она вполне формализовалась — стала буквальной должностью, еще одной, привычной, строчкой в штатном расписании всякого русского театра.

Так, иные, например, известный художественный критик начала века Я. А. Тугенхольд, говорили о Мамонтове как о «двигателе культуры».
И это тоже, конечно, было очень верно.
Этот критик, например, так писал о Савве Ивановиче в своей статье-некрологе "Памяти Мамонтова" от 10 апреля 1918 года: "Другие коллекционировали искусство, он же его двигал. Можно говорить о целом мамонтовском периоде русской литературно-художественной жизни, ибо Мамонтов был ее средоточием в 80-90-х годах...». И далее: «Подумаем о различии "коллекционера" и "двигателя" искусства... Стимулы культурных инициатив и притязаний Мамонтова имели не собирательский, а непосредственно творческий, созидательный характер".

Так, друг и сподвижник Мамонтова художник Виктор Васнецов тоже «мучился словом», пытаясь описать мамонтовский феномен». Привычные слов ему были «тесны» — по его же выражению. Он особо настаивал в своих воспоминаниях на том, что "Савва Иванович не был в тесном смысле художник, певец или актер, или скульптор, а была в нем какая-то электрическая струя, зажигающая энергией окружающих. Бог дал ему особый талант возбуждать творчество других".

Словом, не укладывается фигура Мамонтова в прокрустово ложе привычных норм и понятий.

Одно можно тут сказать определенно: Мамонтов был в данном случае «всем» — все определения, все известные «дефиниции» ему подходят в равной степени — в той степени, в какой они описывают разные грани его Личности. А оторвать одну грань от другой тут никак не получается — трудно представить себе, скажем, грани бриллианта, существующие сами по себе.

Тут сама собой приходит на память характерная и часто цитируемая фраза из письма художника Врубель к его сестре: «Сейчас я опять в Абрамцеве, и опять меня обдает, нет не обдает, а слышится мне та интимная национальная нотка, которую мне так хочется поймать на холсте и в орнаменте. Это музыка цельного человека, не расчлененного отвлечениями упорядоченного, дифференцированного и бледного Запада".

Очень характерное выражение — «цельный человек». Недаром это человек ассоциируется с Абрамцевым — это, видимо, происходит сугубо подсознательно. Потому что именно таким, удивительным «цельным человеком» был сам его хозяин — Савва Ивановым Мамонтов. Именно цельным русским человеком во всем своем многообразии, во всех своих ипостасях.
Потому тут так «малo» какое-то одно, привычное слово-определение.

Мамонтов были и великим железнодорожным промышленником России, работавшим «с загадом», на перспективу (одна его Северная дорога тому яркий пример), построившим дороги, которые в лихую годину просто спасли Россию. Мамонтов был и меценатом, и певцом, и скульптором, и оперным режиссером, и создателем новой, современной модели оперного театра, и «строителем культуры», и её «двигателем», и первооткрывателем и «гранильщиком» ярких русских талантов.
Он был «всем», оставаясь при этом везде самим собою.
И трудно тут выделить тут что-то одно — самое главное его занятие или достижение.

Хотя, известно: человек, когда говорит и оценивает других, он тем самым говорит о себе, говорит о том, что считает главным в своей работе. Поэтому тут уместно вспомнить отзыв Мамонтова о другом «меценате» и «двигателе культуры» — об антрепренере Дягилеве, популяризаторе русского искусства, вывезшим русскую оперу и балет в Европу. А этот отзыв очень характерен. Искусствовед В. М. Лобанов в своих воспоминаниях приводит такие слова Саввы Ивановича, сказанные им об этом известном антрепренере: "Он выбирает не бутоны, а распустившиеся цветы, соединяет таланты в своеобразные букеты".

Вот так получается — говорил Мамонтов о Дягилеве, а сказал о себе, поскольку известное противопоставление тут очень легко угадывается. Мамонтов-то занимался не аранжировкой «букетов», но работой с бутонами: угадать, где какой цветок таится, проследить за тем, что бы он разцвел и заиграл всеми своими красками — это уже другая задача. И Савве Ивановичу она, надо думать, казалась куда как интереснее и важнее.

Потому Савва Мамонтов и был тем, кем он был — первооткрыватель, воспитатель, гранильщик талантов.
В последнем случае достаточно одного примера Федора Шаляпина. Достаточно вспомнить то, как сам описывал свои первые шаги в мамонтовской Русской частной опере: "С. И. Мамонтов сказал мне:
- Феденька, вы можете делать в этом театре все, что хотите! Если вам нужны костюмы, скажите, и будут костюмы. Если нужно поставить новую опер, поставим оперу!
Все это одело душу в одежды праздничные, и впервые в жизни я почувствовал себя свободным, сильным, способным побеждать все препятствия".

Но Мамонтов дал ему не только творческую свободу и комфортные условия работы. Дал также знание, меру, вкус, да и много чего еще, что и сделало Шаляпина именно тем самым Федором Ивановичем, бас которого проникновенно зазвучал над Россией.

Шаляпин позднее вспоминал, что "у Мамонтова я получил тот репертуар, который дал мне возможность разработать все основные черты моей артистической натуры, моего темперамента, что именно "у Саввы понял раз навсегда и бесповоротно: математическая верность в музыке и самый лучший голос мертвенны до тех пор, пока математика и звук не одухотворены чувством и воображением. Значит, искусство пения нечто большее, чем блеск «bel cantе»...
Ну а если школа, пройденная Шаляпиным у Мамонтова, стала считаться школой Шаляпина, его "открытием", то Саввы Ивановича ли тут вина?

Так, А. И. Бенуа писал о Мамонтове, что он "промышленник по профессии, но художник в душе".
Верно сказал Бенуа, только это «но» тут излишне. Был Мамонтов он и художником, и предпринимателем (что тоже невозможно без творчества) — в одном лице. Одновременно и неразрывно. Именно одновременно — в само буквальном смысле.

А как это выглядело, хорошо описал сотрудник Саввы Ивановича, художник и архитектор Бондаренко. Об обычном завтраке-совещании в доме железнодорожного строителя Мамонтова и руководителя Русской частной оперы он пишет так: "Представьте себе его большую столовую, где висели великолепные панно Васнецова, был огромный камин, цветное стекло. Громаднейший стол, где могли усесться семьдесят, если не восемьдесят человек. У стола Савва Иванович. Вокруг него дети. Кто-нибудь из знакомых художников обязательно: Коровин, Серов, Врубель, часто заходил Поленов. Певцы тут же сидят, инженеры. Разговор происходит перекрестный.

Савва Иванович спрашивает Кругликова (музыкальный критик, сторонник "Могучей кучки", — В. С.): "Как партия прошла?" (имеется в виду оперная партия. — В.C.). В это время к Савве Ивановичу подходит лакей и говорит: "По телефону инженер спрашивает"... — "Скажите: Петербург, 27, Вятка, 11" (речь идет, видимо, о железнодорожных вагонах. — В. С.). "Скажите, все готово, можно приступать к настилке полов?" — это ко мне (здесь Мамонтов опять о театре. — В. С.). "Миша, как идет работа с плафоном?" "Коля, нарисуй стену сегодня же". Тут же инженеру Чоколову: "Не вышло, не вышло, обещали вы выпустить 17 вагонов, не вышло".

И опять начинается деловой разговор. В это время его спрашивают насчет каких-то акций, он дает распоряжение, говорит: "Нужно телеграмму дать... Пусть ее принесут мне, я подпишу" — и т. д. "Плохо выучили, плохо выучили", — обращается к певице, и т. д.".
Это тоже Мамонтов — Мамонтов в действии, в движении.

Слишком велики и разнообразны достижения Мамонтова. Недаром еще при его жизни в России родилась мысль, что почтить его труды можно только одним способом.
А именно: поставить ему не один памятник, как водится, а четыре: один — в Мурманске, другой — в Архангельске (оба в паять о Северной железной дороги и её развитии), третий — в Донецке (в память о Донецкой железной дороге, оказавшей так важной для развития русской промышленности), ну а четвертый — в Москве, на Театральной площади (в память об его оперно-театральных заслугах).
Мамонтов слишком богат на свои таланты, слишком богата его натура, слишком богата, насыщена и разнообразна его жизнь, чтобы определить фигуру Мамонтова одним привычным словом-«дефиницией» — именем нарицательным.
Имен нарицательных для нег нет.
А есть только имя собственное — Мамонтов.
О нем и надо говорить.

купоны суши