От автора  |   Досье  |   Комментарии

САВВА МАМОНТОВ: ЧЕЛОВЕК РУССКОЙ МЕЧТЫ

Глава 2. Италия

Прибыв в Милан, Савва Мамонтов немедленно последовал совету Чижова. Он принялся прилежно изучать постановку шелкового производства в стране — бывал на ткацких фабриках, ездил на шелковичные плантации.

Но Милан — это не только цент шелкового производства.
Милан — это город, где есть знаменитая «Ла Скала», первая сцена мировой оперы. А помимо неё, в те времена в этом городе было еще 12 театров.

И Мамонтов исполняет свою мечту. Он знакомится с лучшими оперными постановками, слушает ведущих вокалистов и начинает брать уроки пения у маэстро Фарриани.
Конечно, не всё у него сначала получалось. Как не без юмора позднее писал сам Савва Иванович, во время его занятий с маэстро извозчики, стоянка которых располагалась под окнами снимаемой им комнаты, "не выдерживали и уезжали". Мамонтов не отступал, маэстро, хотя и сердился на него поначалу, не отступал тоже. Его удивлял этот удивительный «русский коммерсант». Фарриани повидал немало людей, желавших научиться петь. Но и это нетерпение его нового ученика, и его старание одновременно удивляли итальянца. Русский хотел если не овладеть, то непременно понять все подробности итальянской науки петь, знаменитой школы бельканто. И такое рвение Фарриани встречал впервые.

Отец Мамонтова был в курсе занятий сына. Но он на сей раз особенно не протестовал. К чему? Сын дело делает — учится, постигает шелковое производство и торговлю. Ну, а коли в свободное время развлекается собственным пением, так и Бог с ним.

Так, наверное, всё шло бы и дальше — работа и пение. Мамонтову нравилось и то, и другое, приближался конец 1864 года, и о возвращении в Москву Савва Иванович не помышлял. Более того, после занятий с Фарриани и при его содействии Савва даже договорился с одним из миланских театров о своем дебюте на его сцене — он должен был петь две басовые партии в операх "Норма" и "Лукреция Борджиа".

Наверное, этот миланский дебют русского купца на оперной сцене и состоялся бы, но тут случилась важная встреча.

Однажды к нему постучался посланный из соседнего отеля и сообщил, что с ним хотели бы повидаться две русские дамы.
Так Савва Иванович встретился в Италии с Верой Владимировной Сапожниковой и ее 17-летней дочерью Елизаветой Григорьевной, дочерью известного московского купца, крупного шелкоторговца Григория Григорьевича Сапожникова.
Они были знакомы и по Москве, но виделись там редко. Зная, что Мамонтов живет в Милане давно, Вера Владимировна с дочерью, приехав в Италию впервые, решили разыскать его, как единственного знакомого в чужом городе. И Савва, на правах местного русского долгожителя, согласился быть их «чичероне» — проводником в незнакомом городе.

Мир оказался тесен во всех смыслах этого слова — москвичи встретились в Милане, да и сами москвичи оказались людьми одного круга и занятий, с наличием ряда общих знакомых. Так, Вера Владимировна Сапожникова в девичестве носила фамилию Алексеева и была сестрой Сергея Владимировича Алексеева — отца Константина Сергеевича Станиславского (того самого), то есть, она доводилась будущему основателю МХАТа теткой. Был у Веры Владимировны и другой брат — Александр. Он был отцом Н. А. Алексеева, избранного впоследствии Московским городским головой и прославившимся на этом посту.

Савва Иванович показал москвичкам Милан и вызвался сопровождать их в другие города. Но дальше Флоренции и ее окрестностей они не двинулись.
Неиссякаемая веселость Саввы, желание все увидеть и узнать поражали Веру Владимировну. Он не хотел пропустить ни одной комнаты в галерее Уффици, желал непременно заглянуть во все церкви Флоренции — ведь они полны удивительных фресок. Вере Владимировне было решительно не по силам угнаться за Саввой Ивановичем. Вера Владимировна видела, что ее скромная, тихая Лиза отнюдь не тяготится обществом их молодого спутника, напротив, охотно следует за ним, не чувствуя усталости. Дивясь, как у такого степенного отца мог вырасти такой беспокойный и неугомонный сын, сама будучи не в силах угнаться за любознательностью молодых, Вера Владимировна все чаще и чаще отпускала их бродить по Флоренции одних.

Эти прогулки вдвоем по цветущей Флоренции Савве запомнятся на всю жизнь. Позднее, вспоминая флорентийские дни, Савва Иванович напишет: «Около трех недель путешествовали мы, время это самое поэтическое во всей моей жизни, и я его никогда не забуду».

В ноябре 1864 года Савва Иванович признался Вере Владимировне в своих чувствах к Лизе.
Его избранница не была красавицей, но Мамонтова это вовсе не смущало. Он видел в ней тонко чувствующего единомышленника, «своего» человека — она была начитанной девушкой, музыкально образованной, искренне любящей музыку. Позднее она о самой себе писала так: "Я очень любила стихи, много занималась музыкою и страстно любила немецких классиков, особенно Бетховена и Шумана".

Мать Елизаветы просила Мамонтова пока ничего не говорить дочери, с которой они немедленно уедут в Швейцарию. Он сказала, что если через месяц Савва Иванович все так же будет уверен в своих чувствах, тогда он сможет приехать к ним и объясниться с Лизой.

Этот месяц Савва Иванович провел в Милане, занимаясь с маэстро Фарриани, а затем поехал в Швейцарию, откуда и полетели 23 декабря 1864 года в Москву радостные депеши.

Отступ. 1.
Сам Савва Мамонтов описывал свой знакомство с Елизаветой Сапожниковой так:
«...6 марта 1865 г. Я жил в Милане тихо, смирно и менее всего думал о женитьбе. В один прекрасный вечер прислали за мной из отеля просить повидаться со знакомыми, отправляюсь и встречаю Веру Владимировну с Лизой. Так как я был миланский житель, а Сапожниковы еще с Москвы наши хорошие знакомые, то я и счел вежливым быть их проводником в Милане и находился неразлучно с ними с неделю, они должны были отправиться в Южную Италию...

С ними я поехал во Флоренцию. Около трех недель путешествовали мы, время это самое поэтическое во всей моей жизни, я его никогда не забуду. Я начал убеждаться, что Лиза ко мне неравнодушна. Они должны были ехать в Ниццу, я сказал Вере Михайловне, она благословила, но дала сроку один месяц, после чего можно говорить с Лизой. И вот мы с 23 декабря жених и невеста, 2 февраля приехали в Москву. Все идет сознательно хорошо, и мы переживааем счастливое время — отец счастлив, в нашем соединении задних мыслей нет никаких. Свадьба наша была 28 апреля в Кирееве (подмосковная дача Ивана Федоровича Мамонтова. — B. C.). На зиму я строю себе дом...».

Отец одобрил выбор сына заранее — еще в ноябре, когда тот сообщил Ивану Федоровичу о своем предложении Сапожниковой. В иерархии московского купечества Сапожниковы — Алексеевы уже в 60-е годы XIX века занимали высокое положение, и их согласие на брак с Саввой служило признанием авторитета Мамонтовых. Помимо этого, старший Мамонтов знал Лизу Сапожникову лично и находил, что для пылкого Саввы покойный характер девушки подходит как нельзя лучше.

Поэтому решение сына Иван Федорович сразу и безоговорочно одобрил. "Выбор твой указанной невесты, Лизы Сапожниковой, — писал он в ноябре 1864 года, — есть выбор правильный и достойный".

В январе 1865 года жених и невеста приехали в Москву. Начались визиты к родственникам, знакомства, приготовления к торжественной церемонии брака и к будущей жизни. Свадьбу назначили на 25 апреля 1865 года в подмосковном имении (или, точнее, на подмосковной даче) отца Саввы Ивановича — в Кирееве.

После свадьбы молодые прожили там несколько недель, а затем уехали в свадебное путешествие — опять в Италию. Иван Мамонтов купил молодым отдельный дом в Москве — дом номер 6 по улице Садовой-Спасской. Поэтом убыло решен совместить полезное с приятным: пока молодые будут в своем свадебном путешествии, в Москве будут ремонтировать, обустраивать и достраивать их дом. Это и было то самое строительство дома, о котором писал в своих письмах молодой Мамонтов («На зиму я строю себе дом...").

Отступ. 2.
Этом дом (Садовая-Спасская, 6) стоит в Москве и поныне, хотя, понятно, и в сильно измененном виде.
В советское время это здание будет находиться в ведении широко известного в столице высшего учебного заведения —Московского полиграфического института, который будет готовить специалистов в области книгоиздательства.

А изначально это был небольшой, двухэтажный (каменный низ, деревянный верх), классический купеческий дом, каких в Москве много. Свой современный вид он примет благодаря заботам Саввы Мамонтова: он будет его расширять, достраивать и настраивать — там появится и третий этаж, и даже характерная башенка. К концу XIX века в нем будет 15 комнат на первом этаже, 11 — на втором, 4 — в мезонине. А также появится в этом доме обширный зимний сад.
Мамонтовы переедут в свой московский дом на рубеже 1867—1868 годов.

Первый год жизни на Садовой ничем особенным отмечен не будет, и завершат его Мамонтовы опять же поездкой в Италию. «...Пробыли там два месяца,— напишет об этой поездке Елизавета Григорьевна в дневнике,— побывали шесть раз в Риме, в Неаполе».
Позднее же мамонтовский дом в Москве станет одним из центров художественной жизни не только Москвы, но и всей России.

*
В августе 1869 года умер в Кирееве отец Саввы Ивановича.
Еще при своей жизни отец приобщал Савву Ивановича к своему новому деле — железнодорожному предпринимательству. В 60-е годах XIX века строилась дорога на Ярославль, и И. Ф. Мамонтов был крупным акционером и директором общества Московско-Ярославской железной дороги. Возглавлял эту компанию друг и деловой партнер отца Федор Васильевич Чижов, бывший профессор математики Петербургского университета, широко образованный человек, близкий знакомый Н. В. Гоголя, И. С. Аксакова, Н. М. Языкова, А. А. Иванова, В. Д. Поленова и других писателей и художников. Он играл заметную роль в кругах славянофилов, был одержим идеей экономического развития северных областей России.

Но изначально у Саввы был «свой бизнес» — он является владельцем собственной торговой конторы, специализировавшейся на поставках строительных материалов (операции с шелком будут вскоре, в конце 60-х годов, прекращены). Помимо этого, Савва принимает активное участие в общественных делах московского купечества. Так, в справочной книге купеческого общества на 1873 год говорится: "Мамонтов Савва Иванович, 31 год, купец 1 гильдии, потомственный почетный гражданин, в купечестве с 1866 года. Жительствует в Сретенской части, в приходе церкви Святого Панкратия у Сухаревой башни, на Садовой улице в собственном доме. Торгует лесом. Состоит выборным от московского купечества с 1869 года".

Вскоре, в начале 70-х годов, Савву Мамонтова выберут гласным Городской думы и действительным членом Общества любителей коммерческих знаний (было и такое).

Теперь к Мамонтову переходит всё железнодорожное дело отца. Это для него новое дело, незнакомое, но ему оказывает большую помощь Федор Чижов. Под его влиянием Савва Иванович не только не покинул деловой мир (однажды у него мелькнуло такое желание), а постепенно все больше и больше втягивается в коммерческое дело, набирается соответствующего опыта и знаний. Ярославскую железную дорогу было решено продлить до Вологды, и Савва едет туда — договариваться от имени правления общества Московско-Ярославской железной дороги с местными властями.

Отступ. 3.
Из письма Саввы Мамонтова его жене Елизавете Григорьевне из города Данилов Ярославской губернии (4 октября 1869 года): «Самой невероятной дорогой тащился я с утра из Ярославля и сегодня едва дотащился до Данилова в 9 часов вечера. Попав раза два макушкой в потолок тарантаса, я внутренне вполне убедился, что железная дорога от Вологды до Ярославля необходима... Ехать ночью по здешней дороге невозможно, разломлю пополам тарантас, и в грязи наваляемся. Дорога! Представляешь следующую картину: большая широкая дорога, с обеих сторон обсаженная березами, вся разрытая колеями и покрытая жидкой, черной грязью, а на дне сих коварных колей для вящей важности изредка лежат бревна, что и заставляет сидящих в тарантасе делать невозможные комические движения. Сначала оно было довольно забавно, но потом доводило до остервенения. Попав раза два макушкой в потолок тарантаса, я внутренне вполне убедился, что железная дорога от Вологды до Ярославля необходима».

Савве Ивановичу на протяжении всего пути следовало договариваться с местными властями об уступке земель под дорогу — это называлось получить «приговор общества». Какие-то небольшие города и селения соглашались сразу, в иных, как выражался Савва Иванович, ему приходилось городского голову «елико возможно подвинтить».

Вологда приняла Мамонтова хорошо, «общество» с идеей строительства дороги согласилось. «Затылки-то у всех биты»,— шутил Мамонтов. «Дело мое сверх ожидания пошло успешно,— пишет он,— ...доказательства, причем полновесные, нашлись, нашлось сочувствие... Так приветливо встречают, что я даже думаю, не локомотив ли я горячо желаемой ими дороги. Город сам по себе вовсе не плох, народ оригинальный ... вообще, побывать небезынтересно». Поездка Мамонтова завершилась успешно — вологодцы очень хотели, чтобы железная дорога дошла и до них. Чижову и Мамонтову оставалось только окончательно договориться с чиновничеством петербургских управлений, и можно было приступить к строительству.

В течение нескольких лет Савва фигурировал в качестве кандидата в члены правления, затем члена правления, а в 1872 году, по рекомендации Чижова, занял ответственный пост директора Общества Московско-Ярославской железной дороги.

*

Но, как бы ни велика была занятость С. И. Мамонтова в акционерном железнодорожном обществе, внимание к искусству, время, ему отдаваемое, с годами росли.

Среди знакомых С. И. Мамонтова в конце 60-х годов появляются художники.
Первым вошел в дом на Садовую Иван Алексеевич Астафьев. Известно, что в свое время этот художник сблизился с В. Г. Белинским. Мамонтов заказал И. А. Астафьеву копию портрета своей матери, подлинник оставался в Кирееве, перешедшем по наследству к старшему брату. С И. А. Астафьевым Мамонтов будет поддерживать отношения до конца жизни художника.

В эти же, 60-е годы, у Мамонтова стал часто бывать другой русский художник — передвижник Николай Васильевич Неврев. Их будет связывать длительная и тесная дружба все последующие годы. И именно Н. В. Неврев сыграет большую роль в приобщении Саввы Мамонтова к русской художественной жизни того времени.

Однако самой значительной для Мамонтова была встреча с художником-архитектором Виктором Александровичем Гартманом. Тогда его пригласили в Москву из Петербурга в качестве главного архитектора Всероссийской выставки 1870 года.

Как раз на этой выставке и состоялось знакомство с ним Мамонтова. Отношения их с момента первой встречи оставались близкими и дружественными. Желание Гартмана создавать многоэтажные здания, постройки, выдержанные в русском стиле, увлеченность красотой деревянной русской архитектуры были понятны и близки Мамонтову. Виктор Александрович стал бывать в доме на Садовой.

Работы Гартмана, осуществляемые и в проектах, нравились, привлекали его акварели, творческий размах. Савва Иванович специально ездил в Петербург посмотреть новую театральную работу художника — оформление декораций зала Черномора в опере Глинки «Руслан и Людмила».
Савва Мамонтов уговорил брата, Анатолия Мамонтова, собравшегося строить типографию, заказать ее архитектурный проект Гартману. И он и спроектировал, и построил типографию в Москве, где широко использовал возможность кирпичную кладку стены превратить в красочный узор.

Отступ. 4.
Это здание мамонтовской типографии сохранилось и поныне, стоит на той же улице, только носит она теперь другое имя — улица Станиславского.

В наши дни историки архитектуры пишут о мамонтовском друге так: «Гартман дал своим творчеством мощный импульс развитию отечественной архитектуры, его идеи и влияние обнаруживаются на протяжении всей второй половины XIX века... Он сделал фактуру и красочный узор кирпичной кладки (то есть практически полезные элементы зодчества) важнейшим фактором художественной выразительности, предвосхитив характерные черты не только русского, но и «кирпичного» стилей конца прошлого столетия. Наконец, своим творчеством он во многом способствовал распространению русского стиля при проектировании общественных зданий».

Гартман был интересен Мамонтову не только как художник, но и как человек, искренне любящий музыку. Этот архитектор учился в петербургской Академии художеств, и там, в Петербурге же, он сблизился с композиторами «Могучей кучки». Особенно дружен был Гартман с М. П. Мусоргским, часто встречаясь с ним и позднее, в свои наезды из Москвы в Петербург.

И именно В. А. Гартман впервые познакомил Савву Ивановича с музыкой Модеста Петровича Мусоргского. Нередко звучала она в начале 70-х годов в доме на Садовой в исполнении Виктора Александровича. Гартман и Мамонтов немало говорили об искусстве, и часто предметом их бесед была Италия. Виктор Александрович кончил Академию художеств с золотой медалью и, следовательно, получил заграничную командировку, большую часть которой провел в Италии.
И именно благодаря Гартману Мамонтов начинает постепенно расширять свой круг знакомых в среде русских деятелей культуры и искусства.