Вадим
Васильевич
ОГЛАВЛЕНИЕ
Глава 2.
Олигархизм как общественный строй РФ
1. Отступ. 1. В самом деле, какое сейчас «государство» в России? Хотя тут, наверное, кто-то не согласится, вспомнит многажды говоренное «политологами» и чиновниками: у нас-де «президентская республика». Такая-де у нас «республика». Но Бог с ним, Медведевым. Работа у него такая: говорить привычными и сущностно бессмысленными штампами, что для чиновника и логично, и жизненно необходимо. Хуже, когда так говорят другие люди. И, говоря так, лгут. Вольно или не вольно — это неважно. По самой очевидной причине. Потому что какая «президентская республика» может быть без собственно парламента, без собственно политических партий, без собственно депутатов и собственно избирателей (то есть, людей, контролирующих своих избранников)?
Ясно, что никакая. И так обстоит дело с государством — тем самым, о котором говорят так много. И не говорят, выходит, о нем самого главного.
Забавно всё–таки устроена «интеллектуальная жизнь» русских масс.
Есть в их сознании важнейшие, фундаментальные вещи, которые таковыми этим сознанием и признаются.
Но.
Но которые, тем не менее, никак не прояснены и никак даже не сформулированы.
Более того — никак даже не названы. Именно.
Вот, скажем, «государство».
Ведь сколько о нем разговоров — кто его поносит всяко, кто уповает на него («государство должно, наконец, понять, что...» и т. д.), но что это такое, «государство», да и с каким именно «государством» мы имеем дело, никто толком и не сказал.
И люди, выходит, говорят просто ни о чем. Или о своем представлении о государстве, которое у каждого, понятно, своё. А это опять-таки равняется разговору ни о чем, чему всегда подобны разговоры каждого о своем.
Царское? Нет.
Республиканское? Нет. Тем более, нет.
Вот и новоназначенный «президент РФ» Медведев, будучи в Воронеже в январе 2007 года, говорил о том же. Есть-де у нас «президентская республика», и мы-де от такой «республики» в пользу, скажем, «парламентской республики» отказываться не намерены.
Ибо это необходимо для сохранения самой Российской Федерации. А то.
Ибо, если Бога нет, то какой капитан Лебядкин — капитан?
Ибо, если никакой республики нет, то какой же «президент РФ» — президент?
Почему это — объективная ложь?
Ясно, что эта «республика» тут просто «отмазка» — способ уйти от разговора о том, с каким собственно «государством» мы имеем дело, почему никакой собственно республики в России нет. Как нет, в ней, скажем, даже самого такого словосочетания — «российская республика».
Понятно, что со строем, у котором и вовсе все умалчивают, дело обстоит еще хуже.
Так вот, вопрос: какой «общественный строй» у нас нынче на дворе?
Важный это вопрос? Важный.
А вот — так и не отвечен.
Потому как с идентификацией и опознанием это самого строя обстоит совсем плохо.
Если оставить в стороне эту квазимарксисткую масс-глупость (или масс-пошлость — одно тут равно другому) насчет того, что «теперь у нас капитализм» (подроб. см. глава 1. Ложь «марксистская» или «капиталистическая» ), то этот самый строй вовсе не определен — никаких мало-мальски серьезных определений его просто нет.
Ну, разве это забавно ли? Отступ. 2.
Истинно, что забавно.
Впору к «извечных русским вопросам» («Что делать?» и «Кто виноват?») добавить еще парочку — «Какое в России государство?» и «Какой в России строй?».
Хотя такое добавление было бы вовсе не лишней скорби ради.
Напротив, ответ на эти новейшие «русские вопросы» доставил бы ответ и на собственно «вечные вопросы».
Ибо есть тут прямая взаимосвязь.
Тут бы, кстати, и растечься мозгом по древу научного познания нашим «политологам» и прочим говорунам: это ж какая ж богатая тема — общественный строй, вдобавок неопределенный. Отступ. 3. Соответственно, в ряду эти новейших «быличек» и небылиц, где прежде жили лешие и кикиморы, домовые и водяные, чудо-юды и славные богатыри, теперь пребывает и этот «капитализм».
Но — немотствуют люди, как твердокаменные партизаны.
Чего так?
Притом, заметим, что официальные или полуофициальные говоруны даже и про «капитализм» ничего не говорят. То есть, люди просто молчат о строе, просто никак его не определяют.
А этот самый «капитализм» есть лишь и только продукт русского политического фольклора.
Он тут в одном ряду с прочими русскими народными придумками, мифами и заморочками.
Будь то героический Путин, в одиночку восстановивший «государство российское», победивший олигархов и давший отлуп Америке.
Будь то «Завтрашние» экстатические фантазмы про какую-то «пятую империю», которую тот же Путин якобы вот-вот бросится создавать.
Будь то заклинания про «борьбу с режимом» — почему-то путем непреклонного (по-тараканьи) следования в его же ловушку, названную им «выборы».
И пр., и пр., и пр.
Он тут играет ровно ту же самую роль, что прежде в русских крестьянских головах пером Жар-птицы играло мечтание о «Голубином царстве» или Беловодье (Белогорье), где текут молочные реки в кисельных берегах.
2.
Соответственно, вопрос: откуда это немтырство?
Почему никто всерьез не назвал по имени нынешний «общественный» строй в России?
Почему вместо ясного его определения мы — в лучшем случае — слышим всякие обиняки и экивоки?
Видимо, причина в том, что внятный ответ на этот вопрос звучит очень «срамно», потому для «начальства» («государства») — неприятно, а для его именователя (буде он человек официальный или зависимый) — небезопасно.
Видимо, дело в этом.
Потому как собственно интеллектуальных препон в деле «опознания» строя нынешней России никаких нет — тут всё прозрачно, всё видно, как на ладошке.
3.
В самом деле, что нам нужно для того, чтобы судить об общественном строе в той или иной стране?
Всего лишь две простые вещи.
Нужно знать, каковы в стране отношения власти и отношения собственности.
Они в нашем, русском, случае нам известны?
Конечно, практически общеизвестны.
О власти.
Кому в России принадлежит верховная власть в России?
Известно: «президенту РФ» и его ближайшим «партнерам» — людям, которым он «доверяет» (или «знает», что это одно и то же).
Какая это власть?
Это власть полная и — внутри страны — ничем и никак не ограниченная.
Эта власть — внутри страны — совершенно бесконтрольная (вольная, суверенная и пр.).
О собственности.
Кому в России принадлежат все российские ресурсы во всех их разнообразных видах и формах (недра, производства, инфраструктура и пр.), кто всем этим распоряжается?
Известно же: «президенту РФ» и его ближайшим партнерам по власти.
Эти люди распоряжаются частью российских ресурсов лично (см. пример Газпрома), частью через своих коллег по чиновству (см. пример «госкорпораций»), частью через своих доверенных бизнес-партнеров, и т. д.
Иногда формального владения-распоряжения и нет, но никто не сомневается: если эти люди захотят, то они или у кого-то эту «собственность» отнимут (см. пример Ходорковского и пр.) или кого-то ею щедро наделят (см. пример хозяев банка «Россия», пример Михаила Ковальчука и прочих глав «госкорпораций», и пр., и пр.).
Так было прежде, когда эти немногие люди создавали «класс крупных собственников», ставших плутократами и ложно названых (Немцовым) «олигархами». Чему пример — и история «приватизации» (то есть, раздачи былой «государственной собственности»), и история пресловутых залоговых аукционов.
Отступ. 4.
О том говорят сами герои этой «приватизации».
Например, бывший до того ельцинским министром (внешнеэкономических связей), ставший после того банкиром, создателем «Альфа-банка» Петр Авен («Коммерсантъ-Daily», 27 января 1999 г.): «Я берусь утверждать: во всех «больших» случаях победитель был известен заранее, до конкурса. Речь в чистом виде шла о «назначении в миллионеры» (или даже в миллиардеры) ряда предпринимателей, должных по замыслу стать главной опорой существующего режима. […]. Всегда побеждал тот, кто был выбран на самом «верху».
Так обстоит дело и сейчас — тем более, сейчас, когда фронда (и то слабая) плутократов побеждена, а все ресурсы РФ принадлежат именно этой правящей «группе товарищей» во главе с «президентом РФ». Отступ. 5. Так вот, как передает газета его слова, «в отличие от ЮКОСа, он готов передать РУСАЛ обратно государству в любой момент». Другие «собственники» проявляют свою лояльность иначе — проявляют «социальную ответственность», как это называл Путин.
И те, кто пока числится крупным частным собственником, и сами прекрасно сознают, что они лишь числятся таковыми, а реальные хозяева их «собственности» суть те люди, которые их ею однажды наделили, однажды могут и отнять.
Ибо — хозяин-барин.
О том де-факто говорят и сами нынешние «крупные предприниматели».
А кто-то, желая выразить особую свою лояльность «власти», прямо заявляет, что готов тут же и сразу отдать всё и вся, чем «владеет», истинному хозяину. Как это сделал в интервью иностранной газете, например, владелец крупнейшей алюминиевой компании мира РУСАЛ Олег Дерипаска, чье «личное состояние» на тот момент оценивается в 23 млрд. долларов. Тот самый Дерипаска, который пользовался особым доверием Путина, бывшего на свадьбе этого «крупного предпринимателя» посаженным отцом.
А прямая речь Дерипаски звучит так: «Если государство скажет, что мы должны отказаться (от компании), мы откажемся. Я не отделяю себя от государства. У меня нет никаких других интересов».
О чем и речь. Еще бы. Попробывал бы он себя от «государства» отделить.
Это было бы равно одномоментному отделению себя от «своего» алюминия.
Когда, скажем, спонсируют отдельные акции «государства», когда выступают в роли «инициативников», скажем, покупают яйца Фаберже и дарят их «государству» (той самой правящей «группе товарищей»).
Или, скажем, покупают коллекцию Вишневской–Растроповича и дарят её той же самой «группе товарищей».
И пр., и пр., и пр.
Всё так, как в случае услужливого кота, приносящего своему хозяиину пойманную мышку.
То есть, как тут выглядят отношения и власти, и собственности?
Очень стройно и логично для наличной России.
Есть немногие люди во «власти» (высшее чиновство), которые и властвуют надо всеми, и владеют всем, что под ними. И делают они и то, и другое совершенно бесконтрольно.
Ибо в России над ними никакого контроля нет.
Ибо чиновники в Росси контролируются только вышестоящими чиновниками, а всех чиновников контролирует один — «высший чиновник».
А его в России не контролирует никто. Известно.
Так что, тут полная ясность и с отношениями собственности, и с отношениями власти.
И эти отношения очевидны, надо сказать, многим — оспорить их трудно.
Так что, у нас есть все основания для того, чтобы дать этим отношениям приличествующее им имя. «Всего и делов».
Казалось бы.
4.
Именно: «казалось бы».
Потому что очень многие люди, которым эти отношения очевидны, вот как раз с именем-то и затрудняются. «Почему-то» (об этом ниже).
Они или прибегают просто к описанию ситуации, без всяких дефиниций, или пользуются какими-то пошлыми ярлыками (вроде, «чиновничьего капитализма»), или придумывают нечто своё, оригинальное.
Притом, понятно, самая суть властно-имущественных отношений тут никак и никем не оспариваются.
Только вот к именем для их — «затык».
Как он выглядит?
Тут возможны варианты.
1). Так, директор Института русской истории РГГУ историк Андрей Фурсов говорит о том, что сейчас в России налицо «новая форма общественных отношений», суть которой в том, что власть сливается с собственностью.
И он называет он этот «строй» так — «государство-корпорация».
Что для него характерно?
Не только слияние власти и собственности, но и отчуждение этой власти-собственности («элиты») от «населения», и имущественный разрыв между ними, и де-факто отказ от выполнения роли собственно государства — скажем, от ответственности за развитие «общества» и поддержание в нем социальных стандартов.
Почему это происходит, по Фурсову?
Потому что для этого в «государства-корпорации» в России все условия. На Западе и Севере ему препятствует сильное гражданское общество, на Востоке и Юге — развитые традиционалистские структуры.
В России же нет ни того, ни другого.
В России — только «население», и только «государство-корпорация», которое стоит над этим «населением» и контролирует как его, так и его (чисто умозрительно, конечно) ресурсы — нефть, газ и пр.
2). Так, бывший экономический советник Путина Андрей Илларионов говорит примерно о том же и в тех же терминах, но, понятно, с уточнениями и вариациями (всё-таки, человек долгое время смотрел на дела этой «группы товарищей» вблизи, с той стороны кулис, потому и видел, и знает больше).
Например, он говорит уже не о «государстве-корпорации», но просто о «кремлевской корпорации» (интервью газете «Хандельсблатт»), которая заменила в РФ собственно государство. Он говорит о «корпоративистской модели» государства, которую выбрали высшие чиновники. Отступ. 6. А иногда, говорит тот же Илларионов, «наверху» поступают более тонко — пользуется методом так называемого «государственно-частного партнерство» (ГЧП), о котором. как о своем ноу-хау, не таясь, по ТВ говорят российские чиновники.
Он пишет об этом ГЧП так: «Государственно-частное партнерство» — это когда миллиардные активы достаются менеджерам компаний и чиновникам». Этот частный случай соединения власти и собственности он называет таким, новоизобретенным термином — «ГЧПизация». Его ответ: «Название этому явлению подсказывает термин, так приглянувшийся самой корпорации — государственно-частное партнерство. Или сокращенно — ГЧП. Иными словами, это ГЧПизация российской экономики, политики, общества». Поэтому, говорит Илларионов, «идеология корпорация — это «своизм» или «нашизм». Как говорит тот же Илларионов, «в лучшем случае надо называть их квазигосударственными или можно назвать гэчепистскими компаниями, государственно-частными компаниями, находящимися по факту в частной собственности, но использующими государственные методы для приобретения активов и пользующимися государственными привилегиями в целом ряде вопросов».
Эта «корпорация», по Илларионову, — группа кремлевских чиновников, в руках которых сосредоточена вся власть в стране, которая, пользуясь этой «всей властью», контролирует в России всю «собственность» (тут без кавычек никак).
Посему тут он описывает наличный «общественный строй» в РФ в таких терминах — «корпоративизм», «своизм», «нашизм», и даже так — «ГЧПизм».
Что имеется в виду под последним термином?
Илларионов говорит, что иногда «власть» получает свою собственность, конечно, посредством своей грубой силы. Чего мудрить-то?
Так происходит наверху, так происходит и на местах. Известно.
Так, в газете «Коммерсант» он писал (2 апреля 2007 год), что «новая модель российского государственного устройства в основном создана. Это силовая модель. Основная ее черта — применение насилия, не ограниченное какими бы то ни было рамками: законом, традицией, моралью. Это силовая политика. Это силовое предпринимательство. Это силовая юриспруденция».
И т. д.
А также: «Корпорация нашла идеальный способ присвоения собственности, принадлежащей всем российским гражданам. Этот способ — государственные компании с некоторым частным присутствием. Это создание своего рода закрытой сферы и зоны. Зоны, неподконтрольной ни государству, ни частным инвесторам».
А именно: «Как же назвать это удивительное новое явление — процесс одновременной и национализации частой собственности, и приватизации государственной? Процесс, в котором частная собственность становится вроде бы государственной, но ни гражданам, ни даже представляющему их интересу государству не достающаяся, а достающаяся менеджерам государственных компаний и представителям государственного аппарата, тихо или со скрежетом зубовным делящим достающиеся им миллиардные активы».
То есть, это способ, которым чиновники, имеющие власть, получают и собственность, пользуясь услугами «своих людей» в бизнес — своих бизнес-партнеров.
А именно: «Это идеология предоставления льгот, кредитов, субсидий, полномочий, власти — своим». А также «это предоставление всех видов ресурсов Российского государства и всей страны членам корпорации».
И добавляет: «Суть корпоративизма — в государственном перераспределении ресурсов своим».
И тут, опять же, играют свою роль формально «государственные» компании (вроде «Газпрома» и «Роснефти»), которые по факту такового имени вовсе не заслуживают.
И т. д. и т. п.
3). Так, другие поступают совсем просто. Как, например, поступил доктор экономических наук профессор Никита Кричевский. Видимо, изнемогши найти этому «строю» научное определение, он назвал «всё это» так — «путинская организация». Статью под таким названием он написал и разместил на сайте АПН в ноябре 2007года.
То есть, что это такое?
А это и известная организация страны, и организация как «группа товарищей». Отступ. 7. Кричевский: «Для почетного членства в организации необходима комбинация нескольких условий: давняя история знакомства, желательно со времен службы, поручительства нескольких членов организации , как вариант — наличие родственных связей, успешное выполнение сложных, часто противозаконных коммерческих и прочих заданий. Вместе с тем, если индивидуум, сотрудничая с путинской организацией , продолжает принадлежать к другому социальному образованию, он никогда не будет считаться членом рассматриваемого неформального коллектива.
И цели этой «организации», по Кричевскому, не только часто не совпадают с объективными государственными целями России, но и противоречат им.
Кричевский: «Сегодня в России правит устойчивое социальное образование, в различных исследованиях именуемое «вертикаль власти», «питерская команда», «клан Путина» и др. Несомненно одно: действующее руководство — это организация, точнее «путинская организация».
Конец цитаты.
Вот так. «Организация». И всё.
Кого принимают в эту «организацию», по Кричевскому, что она такое вообще?
Того, кто отвечает принципу «своизма» (это если вспомнить Илларионова, который тут с Крическим вполне совпадает).
Потому что эта организация решают задачу не только присвоения былого госимущества, но и легитимизации этого присвоения, что объясняет и усиленный вывоз «государством» («организацией») русского капитала за рубеж, и скупку там активов, и интернационализацию крупных сырьевых компаний, расположенных в России (Газпром — наглядный тому пример).
4). И, конечно, большинство рассуждает в привычном квазимарксистском формате — в России говорят о «номенклатурном капитализме», о «чиновничьем капитализме», о «чекистском капитализме», о «диком капитализме» и т. д. и. п., вплоть до самых экзотических «капитализмов».
Ведь при желании можно сказать, наверное, даже и так — «некапиталистический капитализм».
А что? Разве это не точно?
Как иначе назвать тот «капитализм» (суть которого, по Марксу, в приумножении капитала), где «капиталисты» и проедают свои капиталы, и вывозят их из России самым спешным порядком.
В самом деле, что это за «капитализм», коли тон в этом организованном бегстве капитала задает само «государство»?
Тут имеется в виду и его накопления, хранящиеся за рубежом, и приобретение полугосударственными компаниями РФ иностранных коммерчески прибыльных структур.
А это — такая новинка в «капитализме», какой не знала ни царская («капиталистическая») Россия, как не знает её и современный «капиталистический» Запад.
5). И т. д. и т. п. Слов тут придумано много. Известно.
5.
Что все эти «самодельные» слова означают, если говорить по сути?
Довольно простую и очеивждную вещь.
А именно: есть-де люди у власти, называемые «властью» или «государством», которые пользуясь и своим статусом, и всеми ресурсами страны, оказавшимися в их распоряжении, просто «тупо» зарабатывают бабки, извлекая прибыль из всего и вся, что они контролируют.
Суть, конечно, понятна и бесспорна.
Но удачны ли эти слова, которые эту суть описывают?
Нет, конечно.
Ну, что обозначает слово «корпорация», скажем?
Да ничего особенного и ничего страшного — оно семантически нейтрально. Это не говоря уж об «организации» и прочем.
Тем более, не говоря о слове «капитализм», которое и вовсе бессмысленно в данном контексте, как, скажем, бессмысленно (неэффективно, невыразительно) слово «государство».
Что оно значит?
И всё, и ничего. И сейчас у нас «государство, и при царе Алексее Михайловиче было «государство», и во Франции есть государство, и в Китае, и даже в Африке оно тоже есть.
Но что оно значит конкретно?
В лучшем случае это указывает на то, что была некая центральная власть, которая «держала» свою территорию посредством ряда институтов, а люди на этой территории этой власти подчинялись. Вот вся «конкретика».
А что это была за «власть», чья она была и чего ради она была — тут ответа нет.
Получается, что ничего это слово не значит, ибо везде мы имеем дело с разными реалиями.
Словом, нужно другое слово. Такая вот тавтология.
Как быть?
6.
А быть тут просто — надо просто поступить так, как было поступлено и прежде.
Надо оставить в стороне все привычные слова и просто посмотреть на реалии — на факты. И так, по факту же, надо эти факты и назвать, особо не мудрствуя, ничего не изобретая, но обращаясь к обычной, классической политологии.
Только и всего.
Так каковы тут факты?
Они известны. Повторимся: есть Немногие люди, который в силу своего статуса и властвуют, и владеют, и делают это бесконтрольно, практически «самодержавно».
Вопрос как назвать эти Немногих, этих всевластных и всевладеющих?
Смотрим учебник классической политологии и видим, что всё уже названо, что «всё новое — это хорошее забытое старое».
Феномен бесконтрольной «власть немногих» был открыт, как водится , еще древним ргеками и ими же, основоположниками классической политологии, и назван. И вот прямо так и назван — «власть немногих» или «олигархия».
В оригинале: оligarhia, где оligos («олигос») — это «немногие», а arche («архэ») — это «власть». А всё вместе — «власть немногих».
Олигархия.
О чем и речь.
7.
И дело, понятно. тут не только в словесных совпадениях.
Дело именно в политологической сути этого термина. То есть, в его словарных значениях.
А все словари говорят практически одно и то же.
Так, читаем у Даля в его «Толковом словаре живого великорусского языка»: олигархия — «образ правленья, где вся высшая власть в руках небольшого числа вельмож, знати, олигархов».
Так, читаем в «Современном Большом энциклопедическом словаре (Москва-Санкт-Петербург, 2001 год): олигархия — «режим, при к-ром полит. власть принадлежит узкой группе лиц (богачей, военных и т. п.)».
Так, читаем во французском толковом словаре-энциклопедии «Маленький Лярусс» (редакция 2000 года): олигархия — это «политический режим, при котором власть находится в руках нескольких человек или нескольких влиятельных семей; объединение этих людей, их семей».
Так, читаем в «Современном экономическом словаре» (М., 2003, авторы-составители Райзберг Б.А., Лозовский Л.Ш., Стародубцева Е.Б.): «ОЛИГАРХИЯ — политическое и экономическое господство небольшой группы людей, правящих государством и экономикой».
И т. д. и т. п.
Более того, дело даже не в собственно словарных определениях.
Дело в реалиях, которые собственно и породили это понятие — «олигархия». И довольно посмотреть, что именно имели греки в виду, говоря об олигархии. Чтобы увидеть всё сущность такого рода режима. А сделать это необходимо. Ибо если оставаться на уровне слова и словарей. То само это выражение «власть немногих» или «олигархия» кажется семантически нейтральным. В самом деле, что это значит — «власть немногих»?
Практически ничего. Ведь правят-то всегда немногие, правят всегда кабинеты, а не площади. Это же ясно.
Значит?
Значит, дело не в том, что правят Немногие (что нормально и единственно возможно).
Дело в том, какие это немногие, чего (кого) ради они правят и как они правят.
В этом дело.
Дело — в качестве этих немногих.
А чтобы оценить это самое качество, то есть, качество этой самой олигархии, надо представить себе, что реально стоит за таким термином. Отступ. 8.
Надо просто посмотреть, что именно назвали греки таким образом.
То есть, надо сделать небольшой исторический экскурс.
Сделать это тем необходимо, что параллель между олигархической Древней Грецией и современной олигархической же Россией тут напрашиваются сами собою.
Слишком уж тут всё выразительно: что древние греки на нынешнем русском фоне, что нынешние русские на фоне этих самых греков.
Воистину, олигархия — и в Африке олигархия, не говоря уж о самой Древней Греции.
Так о чем речь?
А речь идет о событиях V века до нашей эры — тех, что последовали сразу после за поражения Афин в Пелопонесской войне, которую они вели со Спартой 27 лет.
В 404 году до нашей эры Спарта побеждают Афины и становится единственной «сверхдержавой» в тогдашнем греческом мире.
И, как подобает победителю, она диктует Афинам свои условия: предписывает им срыть свои крепости в Афинах и в Пирее (афинский порт), поставить под спартанский контроль свой главный военный ресурс — знаменитый афинский флот, и т. д.
Но и внутри самих Афин происходят перемены — старая власть уходит, а вместе с нею и демократический афинский строй.
Огорченные поражением массы требуют новой власти и новых порядков.
Тогда под негласным контролем Спарты афиняне выбирают новую власть — 30 «номофетов», то есть, законодателей. Их главная задача — разработать новые законы, провести реформы, которые они обещают афинянам, да и вообще пересмотреть всю афинскую жизнь в самих её основах.
Ибо большинство считает эту жизнь неправильной: недаром, мол, мы проиграли спартанцам.
Откликаясь на эти народные чаяния, номофеты-законодатели говорят о том, что афиняням необходимо вернуться к заветам предков (patrios politeia), «истинным ценностям» и оформить этот возврат в виде соответствующих законов.
И граждане Афин всецело полагаются на номофетов в общем переустройстве их жизни.
Постепенно вся власть в Афинах переходит к этой «коллегии тридцати», как сначала называли это собрание законотворцев.
Сначала эта коллегия, как и обещала, пишет новые законы, взяв за образец спартанское законодательством. Символом этой новой афинской «идеологии» стал глава коллегии тридцати философ-софист Критий, который вошел в историю в основном благодаря одной своей фразе: «Спартанское — это лучшее».
Но законы эти люди писали недолго. Они отложили их в сторону, «на потом», и стали править всем и вся непосредственно — сами, посредством прямых своих указов, без всяких выборов и прочего.
Так, если раньше афинский Совет (законодательное собрание Афин) избирался, то теперь эта «коллегия тридцати» стала туда просто назначать «депутатов» из лояльных им людей.
Так, если раньше афинская полиция («биченосцы») подчинялись этому Совету, то теперь эта коллегия своим указом подчинила её непосредственно себе.
И т. д. и т. п.
Более того, Критий со своей коллегией решил прямо опереться на Спарту, дабы обеспечить свою безопасность и власть. Он разместил в Афинах отряд спартанцев в 700 воинов и обязал афинских граждан содержать их — до тех пор, пока, как он сказал, номофеты не «устранят дурных людей» в Афинах (то есть, своих противников).
И номофеты приступили к устранению.
По сообщению Аристотеля, коллегия тридцати казнила около 1 500 человек, после чего её прозвали в народе «Тридцать тиранов». Причем были казнены не только идейные противники (сторонники былого афинского строя — афинской демократии), но и просто богатые (и потому влиятельные) люди. Так номофеты и своих возможных соперников устраняли, и казну свою пополняли, ибо имущество казненных обращалось в «доход государства».
Но никакого собственно афинского государства, равно как и его «дохода», уже не было.
Как пишет Аристотель, эти тридцать стали распоряжаться и афинскими государством, и казной его, как своими собственными, «не считаясь ни с какими постановлениями, касающимися государственного устройства».
Как писал о том же Платон, «тридцать же стали самодержавно управлять всем».
Длилось правление этих тридцати тиранов недолго — около года. В ходе вспыхнувшего восстания номофеты были свергнуты вождями афинской демократии и Афины вернулись к привычному порядку вещей.
8.
Так описывает Аристотель это правление тридцати» в своей книге «Афинская полития».
Там же Аристотель называет этот период в афинской истории «олигархическим правлением», пользуясь его живым примером и придавая ему его собственное, политологическое значение.
И там же (а также в своих работах «Политика» и «Риторика») Аристотель не просто описывает события того время, но и анализирует — впервые в истории — основные признаки этой самой олигархии (как строя), что и позволяет отличать её от других случаев правления немногих.
Так вот, если резюмировать всё написанное Аристотелем, то основные признаки олигархии выглядят так:
1). Олигархи приходят к власти всегда демократическим путем — путем выборов.
Ведь сначала тридцать законодателей (номофетов) были избраны демократически, а «тридцатью тиранами» они стали уже потом, и стать ими помогли их демагогические апелляции к «выбору народа» (нас-де сам народ избрал, воля народа и пр. и пр.).
2). Олигархи есть всегда продукт большинства — массового человека, «человека толпы», как говорил римский философ-стоик Сенека Младший («люди толпы живут, точно в гладиаторской школе: с кем сегодня пили, с тем завтра дерутся») или «черни».
Недаром, как отмечает Аристотель в своей «Политике», эти «народные избранники» олигархи предпочитают иметь дело напрямую с плебсом, там ища свою легитимацию («иногда сами олигархи занимаются демагогией среди черни»).
3). Олигархи, став олигархами (получив власть), тут же или отменяют институт выборов или профанируют его, настаивая на избрании только «своих» — верных им людей.
А чаще они просто кооптируют во «власть своих людей — тех, кого они «знают», кому «доверяют» и пр., и пр.
Так, пишет Аристотель, сразу после своего избрания «коллегия тридцати» создала при себе группу так называемых «лучших граждан» из 300 человек из преданных этой коллегии людей.
Сначала номофеты дали этим людям ряд привилегий — право носить оружие и т. п.
Потом они сформировали из этих людей афинский Совет и другие государственные учреждения.
Затем коллегия стала награждать их тем имуществом, что было реквизировано у казненных «дурных людей».
И т. д. и т. п.
4). Поскольку олигархи правят «самодержавно», облекая свою волю в форму «закона», то никакой законности при олигархии нет и быть не может.
Могут быть, как пишет Аристотель, лишь «разные степени беззакония».
В одном случае, это может быть прямой произвол, в другом — формальная законность, применяемая выборочно и толкуемая в пользу этого правителей и их людей, и третьем — «диктатура закона», применяемая к тем, кого олигархия хочет наказать, и т. д. и т. п.
5). У олигархии , как правило, две точки опоры.
Внутри страны — это «чернь» (массы), которые в политике не разбираются, ею не занимаются и потому падки на демагогию олигархов или тиранов (а тиранами греки называли не просто «жестокого правителя», но именно «лидера большинства», опирающегося на массы и потому правящего «напрямую», без обычных демократических процедур, без оглядки на закон и т. д.).
Вне страны — это внешняя сила, которая так или иначе поддерживает олигархию внутри страны. А поскольку олигархия правит вопреки объективному интересу своей страны, то эта поддержка олигархии жизненно необходима.
Пример — отношения олигархических Афин и страны-победительницы Спарты.
Олигархи любят всё спартанское, ибо оно — «лучшее» (Критий), внешне копируют их госустройство и законность (именно внешне, ибо, как писали тогда историки, олигархам нравилась только жестокость спартанских законов, а вовсе не спартанское равенство всех перед эти законом), иногда прямо опираются на спартанскую военную силу, и пр., и пр.
А спартанцы контролируют олигархию, контролируют разоружение Афин, помогают олигархам своей военной силой, советами, и пр., и пр.
6). И, конечно, самое главное в олигархии — это то, что олигархи правят в своих интересах, а не в объективных интересах страны.
Недаром изначально олигархи — это только законники, юристы, обещавшие дать «правильные законы». И ни аристократов, ни богачей среди афинских олигархов нет.
Напротив, они даже преследуют некоторых из них — «в интересах народа».
А по итогам правления все эти юристы и философы оказываются очень состоятельными людьми, окруженными такими же, небедными друзьями.
Таковы, по Аристотелю, основные признаки олигархии — афинской олигархии. Отступ. 9. Разве, скажем, постсоветское «государственное» устройство не есть наивная попытка до мелочи скопировать госсустройство США? А что касается российского разоружения — под американским контролем и на американские деньги (которые выдавались РФ все путинское время) — то что тут говорить, когда все всё это видели. Кадры резки-разделки русских ракет под взорами контролеров из США не раз были показаны по ТФ.
А что до мелочей, так тут они просто трогательны в своих совпадениях (прим. 1), и таких совпадающих мелочей можно вспомнить-увидеть, конечно, немало.
Можно примерить эти «особые приметы» к российский реалиям (хотя тут они и сами всплывают в сознании).
И «приметы» будут довольно убедительными — как в большом, так и в малом.
Всё тут так очевидно, но всё-таки.
Разве, скажем, все постсоветские реформы проводились не под американскую диктовку и не под американским же контролем?
Именно так — и под диктовку (буквально), и под контролем.
Недаром многие «реформаторские» указы «президента РФ» Ельцина и «постановления правительства РФ» (основные вехи реформ) были прямо написаны американскими советниками из института Джефри Сакса IID и экспертами МВФ, а этот «президент РФ» и его «премьер» только подписывали их. (Подробнее см. дополнение «Не допустим оранжевой революции»).
Именно она и есть, всюду «узнаем брата Колю» — это и практика «президентских посланий», это и должность «госсекретаря РФ», сгоряча введенная для Бурбулиса, это и многие американские словечки, ставшие рутиной нового административного словоговорения — «федеральный» (войска, Собрание и пр.), «Сенат», «губернатор» и пр., и пр.
9.
Итак, вопрос (конечно, риторический): как назвать тот «общественный» строй, который установился сейчас в России, который так похож на период олигархического правления в Афинах?
Конечно, это олигархия. Если называть его по древнегреческой традиции.
Конечно, это олигархизм. Если называть его более современно — через «изм».
Если оставить имя «олигархия» для людей — для того самого высшего чиновства (именование которого тут и надо было уточнить), которые в России всем правит и владеет, которое есть живое воплощение этого самого строя.
Потому, коль скоро о людях речь, то так, с большой — Олигархия.
Итак, олигархизм.
Так и следует называть тот «общественный строй», который установился в России после 1991 года. Всё тут и ясно, и очевидно.
Так получается и по этимологии самого этого слова «олигархия», и по её словарному определению, и по классической политологии, и по мысли её основоположников, и — главное — по факту и по здравому смыслу.
Итак, Олигархия.
Так следует называть российское высшее чиновство — то, что обычно именуют «властью», «государством» и пр.
Не «власть» и не «государство», а Олигархия.
И с названиями-именами тут так:
Олигархия — люди-правители.
Олигархизм — строй.
10.
И, опять же возникает законный вопрос: а чего ж тогда многие люди, пытаясь это самый строй как-то назвать, прибегают ко всякого рода обинякам, экивокам, описаниям и изобретению новых слов?
Почему они не поступают просто — не называют лопату лопатой?
Что тому мешает?
А тут надо сказать «спасибо» Борису Немцову.
В 90-х годах он вспомнил слово «олигарх», но применил его (сознательно или нет — неважно) ложно. Он так назвал людей, для которых тоже тогда не было имени — слишком ново было это явление. Так он назвал разнообразных «скоробогачей», которые появились по итогам «приватизации» в России.
С той поры и повелось (и массы это всем сердцем приняли — они красивые слова любят), что олигарх — это просто богатый человек.
И только. И всё.
Это было, коненчо, неправильно. И, конечно, ложно. И, конечно, лживо.
Ибо получилась по итогам такого словоупотребления чистая ложь: плутократы стали именоваться «олигархами», а олигархи — «государством».
Более того, получилась тут ложь двойная.
Ибо по итогам такого словоупотребления вышло всеобщее массовое мнение, что «государство победило олигархов». И, конечно, сделало это усилиями Путина, главного тут олигархоборца или олигархомаха, если уж совсем по-гречески.
Вот так — ни много, ни мало.
В то же время, как Олигархия жива и здорова. Она только окрепла по итогам этой «борьбы», цветет и пахнет (подробнее см. дополнение «Государство победило олигархов»).
Но, как бы то ни было, слово уже был «занято».
А главное в другом — в том, что это слово приобрело уже новое, немцовское значение, и значение неверное (это-де богачи), и в этом же смысле крайне негативное значение (это-де борцы с государством, это-де корыстные «хапальщики», и пр., и пр.).
Ну, и как именем этих антигосударственников (по Немцову) само государство называть?
Как это?
Это уж святотатство почти. Язык не поворачивается.
Вот он и не повернулся.
Вот и мучаются научные люди — придумывают небывалые слова и язык.
А всё просто. Если по Аристотелю, а не по Немцову, то олигархи — это олигархии, а кошка — это кошка.
А вовсе не те персонажи, кого эти олигархи сделали богатыми, наделив их былой «общенародной» (Партийной) собственностью .
То есть, олигархи на то они «архи», что они — «люди власти», а вовсе не «люди денег», целиком и полностью зависящие от собственно олигархов.
Потому звать олигархами тех, кто ими не является, это всё равно, что звать властью людей не властных, но других. Отступ. 10. Поэтому на своей пресс-конференции дли мировой прессы (20 июня 2003 года) он сказал: «Мне не нравится слово «олигарх» применительно к представителям крупного бизнеса России».
Так он предложил развести эти понятия: «олигархи» — это одно, а «представители крупного бизнеса» — это другое. И ради бога — пусть оно этим другим и будет. За что ему, конечно, ничего не будет, а именно: «Представители крупного бизнеса, российского капитала не только имеют право существовать, они вправе рассчитывать на поддержку государства» (Путин). А если, конечно, эти самые представители вдруг захотят стать олигархами («властью»), то им за это очень даже «будет». Пример тому — Ходорковский. За официально объявленные какие-то (смешно сказать) налоговые недоимки? А за то его наказали, что он был плутократом, а захотел стать — олигархом («властью).
А это уж почти государственный переворот или покушение на власть, пусть и на словах.
Недаром, кстати, тот же Путин с подсознательной ревностью отозвался об «олигархах» — когда это слово было еще в ходу. Вряд ли он читал Аристотеля, вряд ли он знает, что и кто это такое — олигархия и олигархи, но видимо, «нутром почуял»: что–то здесь не так, кого-то так зовут «не по чину».
Может быть, это самое окончание «арх», созвучное с патриархом, ему подсказало, что речь тут идет не о деньгах, но о власти, что он имеет дело с неким самозванством по умолчанию.
Конечно.
За что его наказали?
Именно смешно. Недаром, что, едва ЮКОС стал «государственным», так большую часть этих недоимок с него «государство» тут же и сняло.
За то, что он был «олигархом», за что и был наказан в рамках «борьбы с олигархами» (на нем и завершившейся)?
Нет, конечно, ибо олигархом он не был — чиновничьей должности не занимал.
Захотел стать «владычицей морскою», чтобы сама золотая рыбка была у нег на побегушках.
Вот за то его и наказали.
Плутократ забылся — хотел занять неподобающее себе место, на святое покусился — на власть. А за это в России строго наказывают — в лучшем случае принудительным шитьем рукавичек в заключении (подробнее см. приложение За что наказали Ходорковского).
*
Так, однажды директор Мосфильма Карен Шахназаров в беседе с Путиным, как водится, пожаловался на засилье в РФ американского кино, сказал, что хорошо бы, мол, развивать кино русское. А то, мол, дело дошло до того, что многие наши люди (тут он привел пример некоего таксиста, с которым случайно разговорился в дороге) уже ничего, кроме американских фильмов и не смотрят.
Понятно, что он ожидал, говоря таким образом: он ждал, что Путин скажет то, что он, как «глава государства», просто не может не сказать (положение обязывает): да, мол, надо нам развивать русское кино, помнить о традициях, думать о будущем, о своей культуре, и т. д. Словом, всё, что тут нельзя не сказать.
Но тут Шахназаров обманулся. Всё-то, конечно, деталь, мелочи, как и многие другие, которые ту можно вспомнить.
ПРИМЕЧАНИЯ
Прим. 1.
Как говорил философ-софист и первоолигарх Критий?
«Спартанское — это лучшее»?
Так и русский первоолигарх, когда (вдруг и случайно, почти в бытовом разговорце «про кино») прорвалось в нем «человеческое, слишком человеческое» заговорил точно так же.
«Президент РФ» ответил даже с некоторым вызовом: «А мне тоже нравятся американские фильмы».
И что тут было сказать Шахназарову?
Но сказано же: дьявол таится в деталях. Тут и Горького можно вспомнить, который однажды заметил, что как раз детали-то — очень важны, ибо «правдивы»: в главном человек может обмануть (он тут помнит, что надо говорить — это ж главное), а вот на детали–мелочи он особого внимания не обращает, потому в них-то он как раз и проговаривается.
Импортные европейские сигареты из Дьюти Фри dutyfree в Москве