От автора  |   Досье  |   Комментарии

Дополнение
«Такая уж у нас элита...» (ложь «элитная»)

1.
Обычно массы доверчивы к придумщикам разных слов.
Поскольку сами они окружающим их вещам и представлениям о них своих имен не дают, то с готовностью пользуются готовыми ярлыками — теми, что им поставляет их интеллигентная часть.
И обычно протеста её словарь не вызывает.
Скажем, изящно, не без научного блеска, с обращением к античности, «перевел стрелки» Немцов — предложил называть людей денег «олигархами» (то есть, людьми власти), и люди обрадовались найденному «ученому» слову, стали их таким образом и именовать.

И ничего. И даже всем понравилось. Ибо красиво. А «простые люди» (массы) красивые слова любят, как сороки — блестящие вещи.
Словом, «прокатило» (подроб. см. дополнение. «Государство победило олигархов» (как Борис Немцов всю Россию обманул или ложь «олигархическая»)

Только вот с одним словом «затык» вышел — с «элитой».
Уж сколько раз твердили «политологи», читавшие иностранные книжки, что это вполне нормальный, общепринятый, европейский термин (мол, «кто в стране правит», тот и «элита» — только и делов-то, и нечего-де морочиться), так нет-нет да и взбрыкнет кто-то в массах: ну, какая это элита? Элита — это же…. А вот «это» — что?
Многие люди держат собак с щенячьего возраста, и даже по собакам знают-помнят, что элита («элитные щенки» и пр.) — это «лучшие».
Отсюда и вполне понятная реакция: какие же это («те, кто нами правит») — «лучшие» («элита»)?

На что всё те же политологи раз за разом, с выдержкой старого учителя, повторяют: это всё неважно. Не-важ-но. И не надо. Не надо тут на этимологию слова смотреть, не надо тут буквалистикой «морочиться»  — это просто так принято (по науке положено), что вот те, кто правит, те и элита. Понимаете?

И верные своемсу лексикону политологи продолжают именовать элитой то, что элитой точно уж не является.
И притом сами же себе в словах своих себе же противоречат, имея в виду сугубую неэлитарность этой самой «элиты». А некоторые из этих политологов, особо экспансивные, продолжая рассуждать в том же собачьем формате, говорят буквально об «ублюдочности» этой элиты, то есть, и полной черноте названной белизны.
Что звучит совсем уж странно, даже как-то шизофренически.

Отступ. 1.
Пример такого рода словоупотребления — дозволенные речи журналистки Аллы Лытыниной. На радиостанции «Эхо Москвы» у неё есть своя передача — «Код доступа». И вот там, 29 декабря 2007 года, она говорила о российской элите именно таким образом.

Так, с одной стороны, она там отметила, что «идеология путинской России построена на простом и несколько параноидальном тезисе «они все нас не любят».
А, с другой стороны, отмечает та же Латынина, «сама по себе российская элита прекрасно интегрирована в мировую систему. В Англии нет частных школ, где не было бы русских. В лучших частных школах их число переваливает за десять процентов. Русская элита отдыхает в Куршевеле, пользуется международными платежными карточками, ездит на «Мерсах», а желательно на «Майбахах».

Латынина говорит о повадках российской элиты таким образом: «Образ жизни и стиль потребления российской элиты вызывает изумление даже на самом Западе. Я помню оторопь одного моего приятеля-норвежца, который приехал в Россию и увидел «Порше Кайенн» с синими милицейскими номерами. Он живо представил себе, что будет у него в Осло или в Копенгагене с начальником милиции, который за казенные деньги купит себе под зад такую машину».

И далее она же об «элите» же: «Есть страны-изгои, в которых есть невыездной агрессивный народ и невыездная агрессивная элита. Вот Ахмадинежад или Фидель Кастро, они живут, в общем-то, одной жизнью с народом. У них разное качество этой жизни, но это одна жизнь в том смысле, что Ахмадинежад не может произнести перед народом пламенную речь об истреблении неверных, а потом поехать в свою квартиру на Манхеттене. И есть другая группа стран — стран, в которых совершенно космополитичная, потребляющая исключительно западные продукты, ездящая на западных машинах, носящая западные дизайнерские шмотки элита прививает своему народу ублюдочную идеологию. Вот по аналогии со странами-изгоями я бы назвала такие страны «странами-ублюдками».

Классический пример страны-ублюдка Саудовская Аравия. Это страна, где двести шейхов сорят деньгами в Ницце, посылают своих детей учиться за рубеж, периодически приезжают к неверным, чтобы оттянуться, напиться и сходить в бордель, и эта их невиданная распущенность и огромное количество денег внутри страны оборачивается самым мрачным средневековьем. При Путине страна обогнала Саудовскую Аравию. Российская элита отдыхает за рубежом, пьет в Куршевеле, развратничает в Ницце и учится в Лондоне. Но выясняется, что Куршевель, Ницца и Лондон — это только для элиты. А для низкооплачиваемых аборигенов — движения «Наши» и лекции на острове Селигер, из которых выходит, что они все нас не любят.
[…].
Еще раз, Россию при Путине никак нельзя назвать страной-изгоем, то есть страной, в которой единственной целью элиты является тотальный контроль над собственным народом, как в Северной Корее или Иране. Россия при Путине стала страной-ублюдком — страной, в которой единственной целью элиты является красивая жизнь, деньги в западных банках, «Мерседесы» и Ницца; страной, в которой вся правовая инфраструктура устроена так, чтобы позволить правящей элите получить как можно больше нефти, газа и денег за нефть и газ в западных банках. Естественная обида такой элиты на то, что на Западе такую элиту не признают за равную, перерастает в идеологию «нас все обижают», которую такая элита навязывает народу и с помощью которой она загоняет народ в средневековье. Такую элиту нельзя назвать иначе, чем элитой ублюдков».

Немудрено, словом, что «народ» все эти «элитарно-ублюдочные» парадоксы не понимает.
Ну, не может он это понять: вот «это» вот — и лучшие». Ну какие это «лучшие»? Это ж…
И всё начинается заново.
Словом, «затык» вышел с элитой. Откровенный «затык».

2.
И очень правильно, надо сказать, вышел. Очень правильно.
Массы многого не знают, многого не понимают, но иногда очень точно, «нутром», чувствуют, да и здоровый крестьянский здравый смысл тому изрядно «допомогает».
Словом, иногда они не только «чуют правду» (Сусанин), но и неправду тоже.

А тут — тот самый случай. «Неправдочка», как говорит одна девочка у Алексея Толстого.
А тут наши массы вполне совпадают с тем, кто об «элите» может судить лучше, чем кто-либо другой — с основоположником как «теории масс», так и «теории элит».
То есть, с Ортега-и-Гассетом.
То есть, с первоисточником.
А всевозможные толкования и условности («ну, принято так называть…») они оставляют в стороне.

Ведь что такое «элита», по Ортеге-и-Гассету?
Это именно и буквально лучшие. Недаром он так и писал — «лучшие» (без затей и обиняков), а это собачье слово «элита» придумали уже позднейшие его эпигоны и кривые его толкователи, толковавшие здравую и очевидную его идею по-щедрински — «применительно к подлости» («других-то нет», так вот «это», значит, и будет «элита». «Это» же правит. Значит, «этому» и «элитой» быть).
И эта собачья условность («элита») и человечья мнимость («элита — это те, кто правит) тут им очень кстати пришлась: ну, не говорить же про «это» так, «как говорил Учитель» — «лучшие».
Тут уж и вовсе засмеют.

А «элита» — это, мол, такой политологический термин. Ну, вот принято так говорить, и всё тут.
И, вообще, «вся Европа это носит». Так чего уж тут, коли «вся-то Европа-то»?
И т. д. и т. п.
И ничего, мол, тут не поделаешь.

И — тем не менее.
В чем существо этих лучших, по Ортеге-и-Гасету?
В том, что они именно лучшие — подают пример достойного поведения.
Это, как испанец и пишет, «примерное меньшинство».
Словом «элита» он не пользуется, он идет дальше, он куда более точен и решителен: он говорит об «аристократии». Это для него символ «примерного меньшинства».

И это для него, как и для античных греков (скажем, Аристотеля), есть понятие политологическое, буквально означающее «власть лучших». А к «графьям» и прочей михалковщине (мечтаниям масс о «красивой графской жизни») это, конечно, никакого отношения не имеет.

Ведь что это такое это «примерное меньшинство», оно же «аристократия»?
Это для него — понятие социальное.
Это те, которую образуют первичный «кристалл общества», вокруг которого из людских атомов, из массы и формируется собственно общество.
Это те, кто формирует социальность — общественную «ткань», то есть, идеи, правила и ценности, согласно которым они живут сами, согласно которых они предлагают жить и всем, кому их пример важен.

Структурно, это его ядро или Малое общество — Малое в том смысле, что оно — первичное, изначальное, исходная точка или «точка кристаллизации», вокруг которого и формируется Большое общество или «общество» просто.

Соответственно, это же Малое общество есть и ядро сякого государства — государства как общества, как страны.
Именно наличие этой «аристократии» делает возможным существование в стране и общества, и государства. Ортега-и-Гассет: «Может ли общество жить без аристократии — вопрос праздный. И, кроме того, однозначно решенный с первозданных времен: общество без аристократии, без избранного меньшинства абсолютно невозможно».

Именно эта же буквальная «аристократия» образует и собственно нацию. Есть она — есть нация, нет её — её нет. Есть только «народ», есть только «массы». Что и понятно, ведь государство и нация — это почти одни то же. Есть нация — есть государство. И, наоборот, есть государство — есть нация. Одно без другого существовать не может.
Ортега-и-Гассет: «Нация — масса, организованная избранным меньшинством. Эту истину приходится признать независимо от любых политических убеждений, поскольку она относится к такому пласту исторической реальности, который лежит гораздо глубже уровня, где кипят политические страсти».

Отступ. 2.
Как видим, у «аристократии» этого испанского культуролога есть и такой синоним — «избранное меньшинство».
Но этот термин, конечно, условный, и не очень удачный. Скорее всего, использование им испанцем обусловлено. С одной стороны, стремление полемически заострить постановку проблемы, а с другой — просто дань языковой инерции.

Потому что тут этот «эпитет» избранное» лишен своего смысла: это меньшинство никто не избирал и не «выбирал» — ни Бог, ни люди. Эти люди суть лучшие только потому, что они, как то и подчеркивает Ортега-и-Гассет, предъявляют в к себе куда более высокие требования, нежели основанная людская масса.
То есть, в смысле личной ответственности им, действительно, «больше всех надо».

Так, Ортега-и-Гассет о лучших и пишет: «Обычно, говоря об «избранном меньшинстве», передергивают смысл этого выражения, притворно забывая, что избранные — не те, кто кичливо ставит себя выше, но те, кто требует от себя больше, даже если требование к себе непосильно. И, конечно, радикальнее всего делить человечество на два класса: на тех, кто требует от себя многого и сам на себя взваливает тяготы и обязательства, и на тех, кто не требует ничего и для кого жить — это плыть по течению, оставаясь таким, какой ни на есть, и не силясь перерасти себя».

3.
Вопрос: есть ли такая элита, собственно в России — та, о которой говорил основоположник «теории элит»?
Нет, конечно.
Элиты в России именно нет, как не было её и прежде.
В этом — главная русская проблема, в этом главная проблема России. Одно, понятно, тут ровно другому.

Но.
Есть тут одно важнейшее «но».
Но прежде был её социальный заменитель. Вот в чем разница между днем сегодняшним и вчерашним. Вчера этот заменитель был, а сегодня его — нет.
В этом уже самая суть — актуальная суть — главной русской проблемы.

Так, до 17 года Царь (как «социализирующая функция», по тому же Ортеге-и-Гассету) и «хорошее дворянство» (по Пушкину). А что это такое? Это дворянство долга, а не дворянство права (по Пушкину, «аристократия прав») на сомнительные привилегии (скажем, вольно сечь крестьян и пользоваться крестьянками).

Так, после 17-го таким объективным заменителем была Партия, потому как у неё изначально были свои идеи, ценности и правила — и это были социальные правила (она же строила общество, пусть и «советское», пусть и «социалистическое»), хотя и с понятным идеологическим «акцентом» (это же «советское», «социалистическое», «Партийное» общество и пр.).

А сейчас такого — социального — заменителя элиты («примерного меньшинства», аристократии и пр.).
Чиновничество, которое местные «политологи» (бунины, марковы, никоновы, миграняны и проч. ) именуют «элитой», таковым заменителем служить не могут объективно. Даже если каждый чиновник (представим себе такое) будет чудесным образом наделен самыми лучшими человеческими качествами.
Почему?

Потому что это всего лишь сумма наемных (служащих друг у друга по найму) работников, и никак не социальный организм, то есть, люди, объединенные общими идеями, ценностями и правилами. И это такие правила, которые в данном случае (это же социальный организм) просто не могут не иметь морального характера.
А мораль тут — просто правила, по которым люди договорились жить в своем обществе, чтобы общество было именно обществом, а не бандой, сообществом сомнительных бизнес-партнеров, «тусовкой» и пр.
А тут? Где наличное чиновничество, и где мораль?
То суть понятия несовместные.

Словом, в этом вся и проблема (повторимся) — нет в России ни элиты, ни её заменителя.
Потому и нет ничего, что она (он) неизбежно подразумевает — общества, нации (что «русской», что «российской») и собственно государства.

Потому все разговоры о «элите» в России суть именно объективная ложь.
И ложь не простая (что есть просто неправда), но особо вредная, как вредным бывает указатель, повернутый в ложную сторону.

В самом деле, элиты в России нет, и это есть самая главная русская проблема, и её бы, по-хорошему-то, по уму, и надо бы решать — здесь, сейчас и в первую очередь, прежде всех и всяких великих и малых проблем, а тут?
А тут появляются на телеэкране некие шелкогалстучные люди МГИМОидного вида и начинают вкрадчиво рассуждать о «российской элите», как о некой очевидной данности.

То есть, тем самым они говорят, что никакой самой главной русской проблемы нет.
Всё нормально, говорят они.
Конечно, говорят они же, «элита» эта — не очень хороша, но что же делать?
Что есть, то есть. А то, что она есть, так никаких сомнений нет. Так они говорят.

И так и тем самым они лгут.
А сознательно ли, бессознательно ли, по привычке ли, по инерции ли или просто потому, что «так принято» — это всё тут совершенно неважно.
Важен самый факт этой объективной лжи.

А это не просто ложь, но ложь — особо вредная.
Это как если б в днище корабля была огромная дыра, а некто с капитанского мостика доктринально толковал экипажу и пассажирам, что всё нормально, никакой дырки нет («кто вам такую глупость-то сказал?»), просто корабль такой — всего и делов. И, вообще, наш корабль — самый большой в мире. Считай, самый великий. А уж капитан так и вовсе — «красавчег».
Как такое чудо может потонуть?
То-то.