От автора  |   Досье  |   Комментарии

Часть Почему в РФ такое государство?
Глава 3. Как назвать «государство», которого нет. Организованное общество

1.
Логично возникает вопрос: коли собственно государства в России нет, коли наличное «государство» — это не «настоящее государство», а чиновство, то как называть тогда это самое «настоящее государство» (оно же «правильное», «цивилизованное», «современное» и пр., и пр.)?

Ведь ясно, что выражение «настоящее государство» тут просто не работает.
И по целому ряду причин.
Хотя бы потому, что оно несет противоречие в самом себе.
А что можно объяснить и уточнить «термином», который сам нуждается в объяснениях и уточнениях?
Ничего.
Ибо непонятное (темное) через непонятное (темное) объяснить нельзя. Это известно.

О каком противоречии речь?
Ну, как же. Речь идет об органичном противоречии — сугубо семантическом. Речь идет об изначальном, этимологическом значении слова «государство».
В самом деле, как можно им пользоваться при разговоре о «современном государстве» (оно же «правильное» и пр.), коли получается явное противоречие между словом и предметом, который оно описывает?
Ведь в слове «государство» мы подсознательно слышим исходное слово «государь» («царь», то есть), да и само слово «государство» есть просто русский аналог греческого слова «монархия».

И что тогда будет это «настоящее государство»?
Настоящее монархия, если следовать буквальному значению слово «государство»?

Отступ. 1.
По крайней мере, по Словарю Даля получается именно так.
Так же получается и по словоупотреблению того времени, скажем, по тому, как понимал это слово сам Пушкин.

Так, в своих «Заметках о дворянстве» (1835 год) он пишет о русском дворянстве, сравнивает его положение в России и Западной Европе, говорит об его перспективах там и здесь. И свой прогноз он выражает в таких вопросах и ответах:
«Чем кончится дворянство в республиках? Аристократическим правлением. А в государствах? Рабством народа, а = b».

К «рабству народа» и существу этой пушкинской мысли мы еще вернемся, но пока только о значении слова «государство».
А оно, как видим, для Пушкина — это одно, а «республика» — это совсем другое.
И из самого этого противопоставления ясно видно, что Пушкин понимает «государство» как синоним «монархии» («царства», «самодержавия» и пр.).

Но речь–то идет о другом «настоящем государстве», не о царе-батюшке, как все понимают.
Так как же объяснить, что тут конкретно имеется в виду?

Отступ. 2.
Вряд ли это получится вразумительно.
То есть, получится примерно так: это, мол, не то настоящее государство, где есть настоящий государь, а то настоящее государство, в котором государя нет.
Хотя, понятно, это не есть собственно государство (в смысле царь-государь), а то собственно государство, что в Европе.
Хотя там, понятно, такого государства, что буквально «королевством» переводится, нет. И в этом смысле там не настоящее, в смысле, буквальное государство, а то государство, которое не совсем государство.
Хотя, конечно, там-то оно — как раз настоящее государство, в том смысле, что...
И т. д. и т. п.
Без конца и по порочному кругу.

Разве это правильно, когда уточнения ничего не уточняют, а только еще больше запутывают дело?
А получается тут именно так: вместо ясности — путаница. Ну, такое вот это уж слово — государство, разом обозначающее противоположные по сути вещи.
«Великий могучий русский язык» в этом случае слаб и неадекватен просто на удивление.
А ведь такая важная для русского человека, фундаментальная тема — «государство».
И вот такие вот «непонятки» с языковыми «недотыкомками», когда просто неясно как «это» называть.

2.
А ведь проблема не только в том, что слово «государство» означает не только принципиально разные «государства» (скажем, республику и монархию), что лишает выражение «настоящее государство» всякого смысла.
Проблема еще и в том, что это слово означает не только противоположные, но и просто разные вещи, существующие и вовсе в разных плоскостях.
Примеры тому известны и, главное, общеупотребительны.

В самом деле, что в России называют «государством»?
А что только им не называют.
Это и аппарат управления, это и территория под этом аппаратом (вот-де государство Польша, а вот — государство Россия), это и «президент РФ» (ведь что такое в России «политика государства» как не политика президента РФ?), это и «Россия вообще» («наше государство»), и т. д. и т. п.

Более того, это и … сама Родина для русского человека.

В самом деле, когда он ругает свою Родину («Родина бросила», «Верни долги, Родина», «Родина позабыла своих сыновей» и пр., и пр.), то кого он ругает?
Собственно «место рождения» своего? Березку белую под окном?
Память своего детства, которая для многих русских людей и есть Родина («вот сюда меня мама водила, вот тут мы цветы собирали под бездонным июньским синим небом…» и пр., и пр.)?

Нет, конечно.
Он ругает своё «государство». Но зовет его в этом случае так — Родиной.
Вот такое вот многозначное «государство» у русского массового человека, вот такое вот тут странное — до цинического извращения — словоупотребление.

Риторический вопрос: как можно описывать «настоящее государство», пользуясь словом «государство», коли последнее означает и принципиально разные государства (республику и монрахию), и принципиально разные вещи вообще?
Ну, в самом деле, то — чиновники (аппарат управления), а то — Родина. Ну, есть же тут какая-то разница?
Есть, как, наверное, согласятся многие.

Так как быть?
Может быть, уповать на уточняющие прилагательные-эпитеты, новые уточнения-пояснения?

3.
Увы, они тут положение никак не спасают, что мы видели уже на примере выражения «настоящее государство».
Они мало что «не спасают», но еще больше запутывают дело, что видно буквально во всех случаях таких уточнений-определений.
Ибо (повторимся) такое уж это слово — «государство», которое значит всё и не значит ничего.

Пример?
Ну, вот один из многих.
Скажем, как в России массово понимается-толкуется это самое «настоящее государство»?

Известно (и тут вступает в дело следующее определение), как: это-де «правовое государство».
Конечно.
Тут царит полный консенсус, все уверены неколебимо: конечно, это так, «настоящее государство» — это «правовое государство».
Конечно.
И люди тут исходят из того, что есть «правовые государства» и есть «государства неправовые».
Конечно.
И тут, опять таки, консенсус.

То есть, он тут в чем?
А в том, что те государства, которые суть «неправовые», они, тем не менее и всё-таки, считаются государствами. А как же. Вот, скажем, как Россия.

В самом деле, спроси русского массового человека, является ли Россия правовым государством (где есть принятые обществом законы, перед которые все равны, которые служат обществу, а не «власти», и пр., и пр.), то что он ответит?
Известно, что: наверное, 100 человек из 100 опрошенных скажут, что, конечно же, нет. Откуда?
В лучшем случае отдельные «патриоты» (особо лояльные чиновству) люди скажут: «Ну, мы всё-таки строим правовое государство, мы — на пути к нему» и т. д. То есть, в любом случае «мы» к нему не пришли, коли «мы на пути».
И мы тут не говорим уж о том, что и о самом «русском обществе» многие русские же люди скажут также очень нелестно.

А спроси того же человека, является ли Россия государством, так он скажет: «Дык, а то?». Вон, мол, Польша, вон, мол, Россия. Всё то суть разные государства. Конечно.

А спроси того же человека, есть ли в России государство, он опять скажет то же самое «Дык». Есть, конечно. Плохое, конечно, но есть. Мы ж его ругаем, значит, оно есть — хотя бы как объект этой самой ругани.

Словом, в России этот консенсус выглядит так: государство у нас, конечно, есть, но оно, конечно, «неправовое». Но оно — есть. Конечно. «А то» и «дык».

Отступ. 3.
То есть, это, выходит, примерно того же рода государство, что и было в России прежде, скажем, во времена императора Павла.

Было ли тогда государство на Руси?
«Конечно, было, — скажут все. — Вот помазанный государь, вот его государство. Конечно».
Словом, было точно.

А было ли оно правовым?
«Конечно, не было, — скажут все же. — Какое уж тут право, когда есть только право царя казнить и миловать, когда (по преданию) целый полк прямо с плаца, без суда и следствия, — и «Шагом марш! В Сибирь!».
А другие вспомнят другое предание, по которому тот же Павел в ответ на возражение, что его новый указ «противоречит закону», ткнул себя в грудь и сказал: «Здесь ваш закон!».

Какое уж тут «правовое государство».
Ясен перец. Никакое.

И опять тут мы имеем дело с противоречием, которые заключено и в самом выражении «правое государство», и в его подтексте: мол, хоть и неправовое, а всё едино — государство.

То есть, что говорят люди, когда они произносят это — «неправовое государство»?
Они говорят, что законы в этом случае рождаются не в обществе и не его представителями принимаются, но спускаются «сверху» — «от государства» (от «власти»).
Они говорят, что никакого равенства всех перед таким законом нет. А есть в нем исключения — «законодатель» может их легко нарушать (скажем, безнаказанно присваивать общие деньги или давить старушек на переходах), и ему за это ничего не будет (это же его закон, а он тут хозяин-барин), а «законополучатель», соответственно, получает за нарушение «государева закона» в полной мере.

Они говорят тем самым, что такое, «неправовое государство» есть беззаконное государство.
Ибо закон с исключениями для законотворцев — это уже не закон. Как, скажем, сеть с дырой посередине — не сеть, а именно дыра в ячеистом обрамлении.
Ибо это уже на Закон, а просто воля тех, кто правит, просто названная так — «законом», чтоб народ не «журылся», чтоб было, как в «цивилизованных станах».
Ибо это уже не Закон, а просто инструмент власти и правления, названный «законом» — по тем же высоким резонам (см. выше).

То есть, если резюмировать, то что говорят эти люди?
Они говорят, что и беззаконное государство может быть государством (или «настоящим государством»).

Но разве беззаконное государство — это государство, если иметь в виду суть последнего? Нет, конечно.

Недаром еще Цицерон в своем трактате «De res publica» («О государстве») толковал государство (или «республику», как в доимперском Древнем Риме называли собственно государство) как продукт «соединения многих людей, связанных между собой согласием в вопросах права и общностью интересов».
То есть, что это такое?
А просто люди собрались вместе, просто договорились об общих правилах общежития, просто договорились их совместно соблюдать без как-либо изъятий. И это есть их «общее дело», как римская res publica на русский язык и переводится.

Недаром в англосаксонских странах, которые суть известные законники (для самих себя, понятно) русского языкового аналога «правового государства» (равно как и «неправового») нет вообще. Там в случае нашего «правового государство» говорят просто о «Правлении Закона» (the Rulе of Law), что для них есть синоним просто государства.
Потому что, по их логике, их государство (называемое и State, и Nation, и commonwealth — «обще благополучие» или «благосостояние») беззаконным быть не может, как, скажем, масло не может быть не масляным.
Иначе это не государство.
Иначе это не масло.

Потому что там признают очевидную вещь — без Закона ни человеческое общество, ни, тем более, государство («организованное общество») существовать просто не могут.

Иначе это будет что угодно — диктатура, сатрапия, «режим», олигархия и пр., но точно не «собственно государство» или «настоящее государство» (что одно и то же, понятно).

Иначе это будет просто толпа, просто людское множество, но никак не общество и никак не государство. И эту ситуацию, когда вместо того и другого есть просто «много людей», даже волчьей стаей не назовешь.
Потому что у волков есть свои правила своего общежития — свой Закон.

Иначе это уже будут не граждане, не члены общества, не люди даже (ибо они, по Аристотелю, суть животные общественные или политические), а просто биологические сущности разного пола — «мужчины и женщины», «мужики и бабы».

Отступ. 4.
А Киплинг, как известно, в своей книжке (которая по недоразумению называется только детской книжкой) про Маугли нашел для таких беззаконных (соответсвенно, не-общественных, асоциальных или «неполитичсеких», если вспомнить Аристотеля) людей свой известный образ — он назвал их просто серыми обезьянами или Бандар-Логами.
И критерий тут был всё тот же — свой Закон и отношение к нему.

И недаром там звери, которые живут по Закону (Закону джунглей» — другого там, понятно, нет) этих беззаконных обезьян дружно презирают и никак с ними не общаются. Да и как, опять же, с ними общаться, коли они не знают Закона, а, значит, и закона элементарного общения?

Так, что сказала «человеческому детенышу» Багира, когда тот, по незнанию, подружился (как ему показалось) с Бандар-Логами? Она была крайне возмущена поступком Маугли:
« — Ты водишься с Обезьяньим Народом — с серыми обезьянами, с народом, не знающим Закона, с народом, который ест все без разбора? Как тебе не стыдно!».

Так, у медведя Балу была на это проступок Маугли такая же реакция:
«- Слушай, детеныш! — сказал медведь, и голос его прогремел, как гром в жаркую ночь. — Я научил тебя Закону Джунглей — общему для всех народов джунглей, кроме Обезьяньего Народа, который живет на деревьях. У них нет Закона. У них нет своего языка, одни только краденые слова, которые они перенимают у других, когда подслушивают, и подсматривают, и подстерегают, сидя на деревьях. Их обычаи — не наши обычаи. Они живут без вожака. Они ни о чем не помнят. Они болтают и хвастают, будто они великий народ и задумали великие дела в джунглях, но вот упадет орех, и они уже смеются и все позабыли. Никто в джунглях не водится с ними. Мы не пьем там, где пьют обезьяны, не ходим туда, куда ходят обезьяны, не охотимся там, где они охотятся, не умираем там, где они умирают. Разве ты слышал от меня хотя бы слово о Бандар-Логах?
- Нет, — ответил Маугли шепотом, потому что лес притих, после того как Балу кончил свою речь.
- Народ Джунглей не хочет их знать и никогда про них не говорит. Их очень много, они злые, грязные, бесстыдные и хотят только того, чтобы Народ Джунглей обратил на них внимание. Но мы не замечаем их, даже когда они бросают орехи и сыплют грязь нам на голову. Не успел он договорить, как целый дождь орехов и сучьев посыпался на них с деревьев; послышался кашель, визг и сердитые скачки высоко над ними, среди тонких ветвей.
- С Обезьяньим Народом запрещено водиться, — сказал Балу, — запрещено Законом. Не забывай этого!».

Словом, что тут получается с этим определением «настоящего государства»?
Очередная нелепица, очередной оксюморон.
Потому что «правовое государство» подобно «маслу масляному». То есть, просто маслу.
Потому что «неправое государство» подобно «маслу немасляному». То есть, просто не маслу.

Потому что настоящее государство может быть только правовым или это не настоящее государство вовсе. То есть, не государство вообще.

Словом, не работают со словом «государство» никакие определения, никак они это слово «государство» не спасают и не «определяют».
Потому что такое уж это слово — невнятное и противоречивое.
А значит — очень неопределенное. И потому «очень пустое».

Потому что в принципе нельзя определить то, что противоречит самому себе.
Определять его — только запутывать дело еще больше.

Словом, невозможно пользоваться словом «государство» для того, чтобы ясно обозначить то предмет, который именуется «настоящими государством».
Ну, не работает тут само это слово.
Ничего нельзя определить через неопределенное и неопределяемое же.

4.
Вопрос: как быть?
Как всё-таки как назвать то. что имеют в виду люди, говоря о «настоящем государстве»?
А какие ту могут быть варианты?

Конечно. Тут можно был бы поступить просто — обратиться к тому «ларцу», откуда мы обычно и черпаем всевозможные социально-политические термины («демократия». «аристократия». «олигархия». «плутократия», «коррупция» и пр., и пр..), то есть, к прекрасной античности.

Откуда, скажем, те же западноевропейцы взяли имя для своего «государства», которое там у них называется практически одинаково (Еtat, Staat, State, estado, stato и т. п.) и везде изначально означает одно и то же («положение», «состояние», «порядок вещей» и пр.)?
Известно: из латыни же, ибо везде корень один и тот же — status, и значит он одно и то же и то же самое (см. выше).
Теоретически, этим же словом можно было и воспользоваться. Теоретически.

А можно было бы поступит иначе — вспомнить не просто латинское, но собственно римское именование государства, которое в Риме до установления там империи именовалось очень знакомым словом — res publica.
Ведь как переводится тот же труд того же Цицерона «De res publica» с латыни на русский и украинский?
Известно же: «О государстве» и «ще краще» — «О держави».
Именно так называли в Риме своё государство — res publica (или respublica). А собственно «республиканское» значение (депутаты, парламент, выборы и пр.) слово «республика» приобрело позже — это его второе и благоприобретенное значение.
А изначально оно было именно такое — «государство».

И недаром в латыни многие понятия, которые в русском языке просто непредставимы без слова «государственный», выражаются именно и только с помощью «республики».
Напрмиер:
rem (от res) restituere — «государственная деятельность»,
in re (от res) publicaa peccare — «совершать ошибки в управлении государством», «дурно вести государственые дела»;
res novae — «государственный переворот» (буквально: «новое дело»);
rerum (от res, опять же) potiri — «захватить государственную власть».
И т. д. и т. д.

Отступ. 5.
И недаром, кстати, во французском и английских языках, которых многое восприняли и от латыни и римской культуры, понятие «государственный» понимается ровно так же. То есть, там не говорят в этом случае «королевский» (если переводить русское «государственный» на эти языки буквально), но опять же — «республиканский», а точнее, «публичный» (от publica).
И примеров тому много, и они хорошо известны (прим. 1).

Конечно. Всё это языковое богатство можно был бы использовать.
Но — не получится.

Потому что у «статуса» нет адекватного восприятия в России, как нет и его руссифицированно-политизированного варианта. Статус — это статус, у него в России давно своё, известное восприятие, и с государством он никак не ассоциируется.
Что касается «республики», так тут и вовсе плохо дело. Впору вспомнить Герцена, однажды сказавшего своим горячим собратьям-революционерам: «Республику-то в России объявить несложно… Только где вот вы республиканцев-то возьмете?».

Именно. Республики как идеи государства или устройства власти в России просто нет. Республика в России это давным-давно только именование территориального образования внутри СССР или власти в России — Чеченская республика, Ингушская и пр.
Так что с республикой тоже не выйдет — долго объяснять придется, что тут конкретно люди имеют виду. «Не прокатит».

Словом, «бедна у мира слова мастерская. Подходящее откуда взять?»
Как быть?

А надо поступить просто — по факту (как и с чиновством было поступлено)?
Надо просто вспомнить. Что делает настоящее государство («правильное», «настоящее» и пр. и пр.) таковым?
И надо просто посмотреть в словари, где эта «тайна государственная» раскрыта.

Так что такое настоящее государство, как оно растолковывается?
Известно: государство — это «политически организованное общество». Это тут главное.
Есть такое общество — есть государство. Нет его — нет государства и взяться ему неоткуда.
И никакое чиновство тут не спасет. Оно равно самому себе, но не государству.

Значит, имея тут такое: организованное общество.
Так и стоит именовать то, что обычно называют «настоящим государством».
Ошибки не будет точно.

*
ПРИМЕЧАНИЯ
Прим. 1.
Очень показательны, например, английские слова и выражения:
рublic office — «государственное учреждение»;
рublic officer — «государственный служащий»;
рublic ownership — «государственная собственность;
public dept — «государственный долг» (в финансовом смысле);
рublic spirit — «дух патриотизма».
Так это обычно переводится в России. Но англичане называют этот самый дух, как видим, иначе — «дух общественный», что примечательно.

И совсем тут для России забавное (смеяться, так смеяться): the British public, что означает одновременно и «народ Великобритании», и «британское государство».
Одно дело «государство» (дело государево, дело царское), другое — «британская публика».
Разница.

Скажем, французские примеры того же рода:
droit publique — «государственное право»;
finances publiques — «государственные финансы», «государственная казна»;
charges pbliques — «государственные налоги»,
ministere public — «прокуратура», «прокурорский надзор».

Последнее звучит совсем забавно для русского уха. Довольно сравнить это «общественное министерство» (если переводить это выражение буквально) с той «дубиной», которую русское чиновство держит в руках (интервью Путина газете «Фигаро» в октябре 2000 года), под которой тот же Путин имеет в виду свою «законность» и её воплощение — «государственную прокуратуру».
Разница.

Да, тут можно вспомнить и la chose publique, что переводится и как «государство» (синоним l’etat), и как «государственное дело», и как «национальный интерес», и как «общее дело» или дело «общественное». То есть, это выражение имеет ровно тот же самый смысл, что и древнеримское res publica («дело общее»).
Тем более, что первое тут просто калька второго.
И т. д. и т. п.