От автора  |   Досье  |   Комментарии

https://auto-diagnost.ru ремонт автомобилеи audi ауди автосервис.

1.
Когда кто-то в очередном ток-шоу по ТВ хочет сказать про «эту жизнь» и «всю правду» и «окончательную правду», то говорит он обычно так: «Коррупция в России стала государствообразующим фактором».
И аудитория в студии тут же благодарно взрывается аплодисментами: вот!
Наконец-то, cказал человек всю правду. И правильно сказал. Точно. В самую кость. Молодец.

Понятно, что массам такая «правда» нравится.
Но разве это утверждение верно?
Нет, конечно. Неверно.
И те, кто так говорит, похоже, просто не знает, что такое коррупция и что такое государство.

Ведь как эту самую коррупцию обычно понимают в России?
Очень просто: это-де взятки. Вот кто взятки берет, тот и коррупционер.

Понятно, что административным борцам с коррупции такое толкование коррупции очень нравится. И они его всемерно поддерживают.
Потому что в рамках такого толкования показывать борьбу с коррупцией несложно: взяли чиновника с поличным (вот она, взятка — в столе или в чемодане, у кого как), значит, одержана в этой нелегкой борьбе очередная победа. Ура.

Удобно?
Удобно.

2.
Но взятка, взяточники и взяточничество в целом — это только часть коррупции, и не самая главная и не самая важная.

Ведь что такое коррупция вообще — не в её массовом-бытовом толковании, а в её собственном, исходном, «нормативном», словарном смысле?
Это — взятка?

Нет, о взятке словари толкуют в отдельной статье, там так и говорится — «взятка».
А коррупцию словари толкуют, как правило, одинаково, как правило, так: коррупция — это «прямое использование должностным лицом своего служебного положения в целях личного обогащения» .
И житейской логики хватает для того, чтобы увидеть, что такое толкование куда шире вульгарного взяточничества, а само это явление явно богаче пошло взяткобрания.

Ведь понятно, что только самые глупые чиновники могут обогащаться такими же, самым глупым образом. То есть, «тупым» шантажом: дай-ка, брат, мне «денег» (взятку), тогда я сделаю то, что я сделать должен или, напротив, не сделаю (нарушу закон). А не дашь мне денег, так я для тебя ничего и не сделаю.
Ведь понятно, что более сообразительные чиновники зарабатывают иначе, более рационально, более изобретательно, более, в конченом счете, эффективно (это когда «больше денег» и меньше опасности быть «взятым за»).

Понятно, что таких способов «заработка» много.
Ибо понятно же, что чем сложнее становится экономическая и социальная жизнь вообще и жизнь государства в частности (соответственно, сложнее становится схема принятия решений, работа бюрократической машины, и пр., и пр.), тем больше таких способов возникает.
Тут всё объективно.
Понятно, что эти способы наносят общему интересу и общей казне куда больший ущерб, чем вульгарная взятка.
Понятно, что эти способы потому суть куда большая коррупция, чем просто «барашек в бумажке», известный с незапамятных времен.
Понятно, наконец, что по всем этим причинам у нас куда больше оснований говорить именно об этих способах как о коррупции, чем о взятке.

Но.
Но — как то все хорошо знают — все разговоры о коррупции сводятся всё к тому же одному же, самому глупому способу коррупции и самому, соответственно, глупому её толкованию — ко взятке.
Что конечно, и нерационально, и неправильно.

Почему люди понимают коррупцию так, как они её «понимают»?
Вопрос риторический.
Именно потому, что массы не понимают сути коррупции. Что логично, опять же: странно ожидать от масс тонкого понимания сложных и многогранных явлений (каким как раз и является коррупция). Массы есть массы. Этим всё сказано. Они «интеллектуально пошлы», они «глупы» и пр., и пр.
Тут всё известно и понятно.

3.
Так вот, «о понимании» (если говорить в духе старинных трактатов).
А самую суть коррупции помогает понять и первичный, изначальный смысл этого понятия, и его аналоги, те, что можно найти на той же самой словарной странице.

Итак, вопрос: каково первичное значение латинского слова corruptio, что оно значит?
Смотрим «Латинско-русский словарь»: это «порча», «упадок», «расстройство», «расшатанность», «плохое состояние», «совращение», «извращенность» (извращение, соответственно).
Там же можно найти пример соответствующего словоупотребления, например, соrruptio morum, что переводится как «упадок нравов».

И второй вопрос: чем тут могут помочь словарные аналогии-параллели?
Тем, что они очень хорошо рисуют самую суть этого явления — «коррупция», дают ему соответствующий образ.
Так, на той же словарной странице мы находит слово «коррозия». Что оно значит?
Известно: это, например, «коррозия металла», процесс его ржавления, которая начинается, скажем, от сырости и идет до тех пор, пока эта самая ржавчина не съест металл вовсе, не заменит его собой. Словом, пока весь металл не станет этой самой «ржой».

Образ?
Образ. И очень наглядный.

Так что такое коррупция, если описать самую суть этого явления?
Это извращение государственного устройства страны, превращение нормального порядка вещей в его противоположность, словом, замена былого (или виртуального) «металла» обычной «ржой».
Это и есть коррупция.
И ясно, что дело тут одними взятками не ограничивается.

4.
И в этом мнении нас, кстати, укрепляют все прочие политические и политологические словари, которые только есть в мире. Там есть список многих явлений, которые они относят именно к феномену коррупции. И её феномен, соответственно, очень многогранен.
Какие это явления?

Это, конечно, банальная взятка или подкуп. Конечно.
Это самая известная составная часть коррупции. Тут всё ясно, всё просто, и подробно говорить тут нет особого смысла.
Но это лишь «малое из многого».

А что еще относится к миру коррупции?
Много чего.

Это, например, самое простое и пошлое — хищение бюджетных средств, когда государственные средства сначала попадают в руки государственного чиновника, а потом куда-то «деваются». Понятно, что делается это «грамотно» — никто никуда темной ночью, подобно инкассатору-изменнику, с чемоданом денег никуда не бежит. Всё делается согласно известных способов, когда формально никто ни в чем не виноват — ну, разве что в «нецелевом расходовании средств» (известная формула).
То есть, люди субъективно хотели как лучше (как обычно), а вышло, как вышло. А по факту, конечно, вышло объективное хищение. Известно.

И разве это — не коррупция (извращение)?
Это именно коррупция. Как никак, а воровство — это всё-таки отступление от нормы, её извращение, и точно не сама Норма.

Далее о коррупции.
Это, например, непотизм (от слова «племянник» или «внук») или, если по-русски, «кумовство».
И это, понятно, непотизм в самом широком смысле, когда важный чиновник назначает на теплые места в госаппарате не только своих родственников, но и своих деловых партнеров, и своих друзей, и просто хороших и полезных знакомых.
Это тот случай, например, когда некто, став «высшим чиновником» в стране, «кооптирует» во «власть» или в «государственный бизнес» всех своих хороших знакомых, вплоть до сына своего тренера по дзюдо.

И тут Россия нулевых лет просто полна примеров этого непотизма, и примеров классических — и в том, что касается буквальных родственников (скажем, детей чиновных), и в том, что касается «духовных» братьев (скажем, старых добрых знакомых по учебе, по бизнесу, по работе или, проще говоря, «по Питеру»).

Например, «высший чиновник» курирует в РФ нефтяной бизнес, а его добрый знакомый по «питерскому бизнесу» возглавляет — в частном качестве — ряд фирм, который перепродают эту «госуждарственную» нефть на Запад.
Например, тот же «высший чиновник» всячески опекает Газпром, а его добрые знакомые по его питерскому банку работают — в частном качестве — со свободными деньгами этого самого Газпрома.
Например, сменщик этого «высшего чиновника» на посту «президента РФ» возглавляет совет директоров Газпрома, а его однокурсник оказывается исполнительным директором посреднической компании, которая перепродает русский «государственный» газ на Украину.
И т. д. и т. п.

Это, например, коррупционный лоббизм, когда некто, имеющий власть или влияние, защищает коммерческие интересы своих родных, друзей и партнеров.
Примеры?

Например, некий мэр ведает в городе землеотводом под строительство, а его жена в том же самом городе занимается этим самым строительством и самым активным образом.
Например, чиновники затевают какие-то, вроде бы, общеполезные («национальные») проекты, а «навариваются» на них их, опять же, друзья, знакомые и знакомые знакомых.
Например, некий чиновник ведает реформами здравоохранения в стране, а его жена — поставками лекарств и медоборудования на рынок этой же самой страны.
И т. д. и т. п.

Отступ. 1.
И сюда же, кстати, можно включить и пресловутый «откат» как одну из форм коррупционного лоббизма, хотя и в его разовой форме.

Это, например, протекционизм, когда «власть» помогает «своему» бизнесу (бизнесу своих людей, в том числе и иностранных «своих людей»), опекает его и всячески «придавливает» чужой, будь он трижды национальным и в высшей степени для страны полезным. В лучшем случае, равнодушна к нему.
Тут тоже соответствующие реалии хорошо известны.

Это, например, олигополия, которая всеми учебниками по экономике и словарями называется одной из самых опасных и вредоносных форм коррупции, и которая упорно и в упор не замечается российским «борцами с коррупцией».
Это уж не говоря о том, что она есть первейший источник и роста цен, скажем, на бензин или муку, и, соответственно, инфляции.
Что тоже не замечается — упорно и в упор, но уже другими борцами — борцами с инфляцией.

В чем состоит эта разновидность коррупции?
А это ситуация, когда группа «крупных предпринимателей», пользуясь своим знакомством с «высшим чиновником» в стране, прибирает к своим рукам самые доходные куски местной экономики или «приватизирует» целые отрасли. Как это стало в России, скажем, с алюминиевой отраслью, которой в России владеет некто Дерипаска (вместе со своими немногими партнерами), тот самый, на свадьбе которого «высший чиновник» некогда был посаженным отцом.

Словом, это отмена всей и всякой конкуренции на рынке (скажем, сырья), что есть не просто извращение просто «государственного» порядка, но и порядка «капиталистического» (если так именовать западные реалии), и точно не его норма.

Отступ. 2.
Что, кстати, не смогла не отметить западная пресса — слишком уж тут всё очевидно.
Так, американская деловая газета «Уолл-Стрит Джорнэл» писала (июнь 2000 года) о русском «пиджин-капитализме» следующее: «Система, в которой Путину, кажется, прекрасно работается, это узкий клубок «старых приятелей», чисто российский стиль. Это ни в коем случае не капиталистическая экономика, для которой необходима конкуренция. На всех уровнях, кроме самого нижнего, российская экономика жестоко подавляется, правила игры бесстыдно работают на инсайдеров.

В капиталистических экономиках бизнес инвестирует и расширяется, потому что боится проиграть конкурентам. Российской олигополии инвестиции ни к чему. Российские бизнесмены ведут себя как американские капиталисты-разбойники на карикатурах — выводят активы и финансовые потоки из своих компаний ради быстрого личного обогащения».

Далее.
Что еще такое коррупция?

Это и такое еще извращение нормального положения дел, для чего собственно еще и слова даже не придумано.
Ну, вот, скажем, чиновник не имеет права занимать коммерческой деятельностью (это уж необсуждаемая общемировая норма, азбука чиновничьей этики), а он ею таки занимается и очень успешно. И это есть почти всеобщий случай в России, что можно видеть как на городском, так и на самом высоком уровне.

Отступ. 3.
О чем, кстати, говорят и сами чиновники, констатируя, что таковое положение дел не «извращение», но именно общая норма.

Так, Генеральный прокурор РФ Устинов в своем интервью информагентству «Интерфакс» говорил (сентябрь 2004 года), что «почти повсеместно чиновники занимаются коммерческой деятельностью, участвуют в управлении разного рода структурами, извлекают другие выгоды из своего положения».
Так, Путин в своем 6-ом «президентском послании» говорил (апрель 2005 года), что «наше чиновничество […] представляет собой […] касту, понимающую государственную службу как разновидность бизнеса».
И т. д. и т. п.

Или, скажем, другой пример коррупции, для которого также трудно найти соответствующий термин в западных учебниках. Скажем, чиновники обкладывают данью подопечные им «бизнесы» (каждый — свой), получая таким образом тот вид своего дохода, который Путин назвал красиво, в лучших традициях административной изящной словесности — «административной рентой».

Это норма или извращение?
Ясно, что извращение.
И это, заметим, точно не взятка — это стабильно получаемый доход, нечто вроде ордынской дани.

И т. д. и т. п.
Соответствующие формы коррупции можно перечислять долго, тем более, что в России они существуют не сами по себе, но в комплексе.

5.
Самое время вернуться к исходной фразе о том, что «коррупция стала в России государствообразующим фактором», и тезе об её неправильности.
Чем она неправильна?

А тут ответ очевиден.
А тем, что ржавчина не может служить «металлообразующим» фактором. Ржа есть ржа, а металл есть металл. Это — разные вещи.
А если ржавчина и образует нечто, так это нечто есть именно ржавчина.

Ровно та же самая история и с коррупцией.
Извращение нормы не может образовывать государство.
Ибо государство — это именно Норма, именно Правила.
А если извращение нечто и образует, то это будет именно извращение государства, и никак не государство.

А что есть извращение государства?
Это есть именно Олигархия — ситуация, когда всем правит и всем владеет бесхозное чиновство, именующее себя при этом «государством». Ни много, ни мало.
Это ситуация, когда бесконтрольные слуги становятся хозяевами.
Это — норма?
Нет, конечно. Это — извращение.

6.
Словом, что такое тут «коррупция»?
Что обозначается этим словом, равно как и другими словами, которые расшифровывают это общее понятие (непотизм, хищение, коррупционный лоббизм, протекционизм, олигополия и пр., и пр.)?

Они обозначают реальность, которая есть просто способ существования Олигархия.
Они обозначают её Норму — нормальные условия для существования Олигархии (как «власти») и олигархизма (как строя).

Поэтому коррупция в России — это, конечно, вовсе никакой не «государствообразующий фактор». Это глупость, конечно, ибо ржа металла образовывать не может.
Коррупция в России — это есть олигархообразующий фактор.
Конечно, в том смысле, что она есть не «родитель» коррупции, а способ её существования.

А Олигархию, как и этот способ её жизни, порождают, конечно, другие факторы — отсутствие Общества в России («элиты»), отсутствие просто общества (когда ничего и никому не стыдно, когда делать всё, что «начальник приказал», и пр.), отсутствие государства и прочего. И наличие фактора массового человека — никем не стесняемого, не укрощаемого и не направляемого.
А как иначе?

Ведь «восстание масс» (масс обиженных потребителей), как известно, завершилось успехом в 1991 году — долгожданным заполнением прилавков (но по негласной-неформальной программе «Нефть в обмен на продовольствие»), освобождением чиновства (впервые на Руси) от всякого (кроме иностранного) над собой контроля и, соответственно, Великой Олигархической революцией.
А то.

7.
А отсюда и вопрос, и вывод, из него вытекающий.
Если некое извращение становится Нормой, то с чем мы имеем дело?
Мы имеем дело именно с нормой, которая в данном случае считается извращением по ошибке — лишь потому, что наличное «государство» считается государством, а не тем, чем оно является на деле, то есть, Олигархией.

Вывод?
Он покажется парадоксальным, но лишь на первый взгляд.
А именно: никакой коррупции в России нет .
Если есть просто Олигархия, если есть нормальный для неё способ существования, то что и кому тут «извращать»?
Нечего и некому.
«Коррупция — это «ведь «порча», «извращение» и прочее.

А что именно тут портить и извращать? Где тот «нормальный порядок вещей», с которой это всё можно проделывать? И кто её (его) установил, кто следит за его соблюдением?

Нет ни Нормы, ни её установителей-учредителей или «истэблишеров» (этакого коллективного русского «истеблишмента)?
А есть порядок ненормальный, но ставший в наличной России нормой.
Извращать-то — что?
Извращать — нечего.

Отступ. 4.
Извращения — не извращение, если оно становится нормой жизни.
И в этом случае просто эту «жизнь» надо именовать как-то иначе, конкретнее, может быть, эпитетом её каким-нибудь снабжать. Скажем, так — «жизнь олигархическая». Тогда — никаких проблем с логикой.

Так, в России «слуги народа» (чиновники) называют себя «государством». И тем самым они говорят, что государство Россия — это они и есть. Как, например, сказал Путин в беседе с бесланскими матерями?
«Надо признать, что государство не может защитить своих граждан».

Вопрос: это — извращение, когда одни люди (чиновники) считают другие людей «своими гражданами», в другие люди («население») считают этих «одних» своим «государством»?
Вообще, да, «а так — нет».
А так это — Норма для Олигархии, для людей ордынской культуры власти.

Так, русские массы называют своё «государство» (Олигархию, то есть) — Родиной. Так они и говорят, так они и пишут в газетах: «Родина послала», «Родина забыла», «Верни долги, Родина!» (скажем, военным пенсионерам). И т. д. и т. п.

Это — извращение?
Нет, опять же. Это Норма для людей ордынской культуры власти.
И т. д. и т. п.

Тут, опять же, можно прибегнуть к параллелям-сравнениям. Скажем, есть некий агломерат ржавчины — того, что появляется на месте съеденного ею железа.
Можно ли сказать, что мы имеем дело с процессом коррозии?
Нет, ибо корродировать, ржаветь нечему. Для этого нужен предмет коррозии, металл, а его нет.

Откуда тут взяться коррозии?
Вот её нет тоже.
Есть просто ржавчина.
Так и тут: коррупции нет и быть не может.

8.
Коррупцию, как то ни парадоксально, еще заслужить надо — нужен «металл».
Коррупция есть, как бы опять то парадоксальным ни показалось, признак наличия государства и его Нормы: есть она, коррупция, значит, есть что коррумпировать.
Словом, как налет ржавчины обнаруживает присутствие металла, так и коррупция обнаруживает наличие государства.

Потому коррупция может быть, скажем, в Англии, Франции, Швеции или даже в Финляндии. А вот в современной Россией ей взяться просто неоткуда.

Отступ. 5.
Так, помог, в отступление от общих правил, английский министр Бланкетт филиппинской няне своего ребенка выправить себе английскую визу — это коррупция (извращение нормы).
И он был за неё наказан, ушел в отставку.

Всё это, конечно, коррупция. Без сомнений.
Но что она такое по сравнению с русской «коррупцией»? С бытом русской Олигархии?
Детский лепет на лужайке.
«Говна какая», как сказал однажды московский извозчик литературному критику Белинскому, спросив того по ходу поездки о предмете его занятий и получив ответ.

Словом, вывод прост: нет ни государства, ни, соответственно, коррупции.
Есть Олигархия и Норма её существования
Только и всего.

9.
Кстати, если поступить так — назвать вещи своими именами, то сами собою исчезнут многие вопросы, которые пока не находят своего разрешения в русских массах, кажутся им каким-то диковинным, иррациональным парадоксом.

Так, например, с одной стороны, люди уверены, что Путин укрепил или восстановил государство — оно сейчас точно, крепче, чем было при Ельцине.

А, с другой стороны, те же самые люди в один голос говорят, что коррупция теперь стала больше, чиновники обнаглели еще больше: если в 2000 году они хотели взятку в 5 000 долларов, то в 2007 году они требуют за ту же «услугу» уже 50 000 долларов или даже на порядок больше (прим. 1).
Как это понять — при сильном-то государстве?
Теоретически коррупция должна стать меньше, а выходит, что она стала больше?
Почему?

А нет тут никого вопроса — сплошная логика.
Вчера, при Ельцине, Олигархия была слаба — она только училась «олигархствовать», училась делать деньги. Она только разрабатывала Норму своего существования, устанавливала правила этой Нормы («коррупции»).
А сегодня, при Путине-Медведеве?

А сегодня «государство», то есть, Олигархия окрепла — к власти пришли люди, научившиеся в «лихие 90-е» делать бизнес, «зарабатывать» (так, как «зарабатывают» чиновники). Да и те, что прежде были в плену советских привычек и советского страха (нарушить закон или приличия, «что скажут люди» и пр.), теперь, усвоили азы свого «бизнеса», научились жить по-новому, а всяких-разных, что толкуют про «приличия», — смело посылать на три веселых буквы («обращайтесь в суд»).
Словом, люди почувствовали свою силу и возможности.

А они у них — как ни у кого.
Недаром прежние бизнесмены косяками потянулись в чиновники и «депутаты», недаром студенты и школьники мечтают стать такими, вроде бы, «неромантичными» чиновниками.
Ибо тут — самая что ни есть романтика: «успех» (деньги) здесь и сразу, просто по факту посадки в рабочее кресло. И всё, что из этого успеха-денег следует. А эти следствия очень романтичны — всякие разные удовольствие и пр.

Так мудрено ли, что коррупции стало больше? То есть, постсоветская Олигархия стала сильной, нормальной, полноценной российской Олигархией?
Вовсе не мудрено, но логично и естественно.
Сегодня коррупция больше, чем вчера, а вчера она больше чем позавчера — «в старое доброе время, при проклятом советском режиме».
И тут есть, повторимся, своя прямая логика.

Отступ. 6.
О чем, кстати, и сам «архитектор реформ» (под опекой МВФ, понятно) не мог не сказать — так тут всё было очевидно.
Так Гайдар заметил (журнал «Огонек», № 9-10, 1994 год): «Русский чиновник получил сегодня (благодаря приватизации) идеальные условия для обогащения — конвертации власти в собственность. Эти условия для него гораздо лучше, чем были при тоталитарном режиме».
Конечно. Великая Олигархическая революция случилась не зря — теперь чиновник сам себе хозяин. А это, конечно же, и есть «идеальные условия для обогащения».
О чем и речь.

Так что, главное, не слушать глупости-нелепости вроде «коррупции», ставшей «государствообразующим фактом».
Главное — называть вещи своими именами.
Тогда многие вопросы исчезнут сами собою.

*
ПРИМЕЧАНИЯ
Прим. 1.
Так, бывший сотрудник первой (и слабой) Олигархии («ельцинского режима») Георгий Сатаров позже стал руководить фондом ИНДЕМ и занимается изучением «коррупции» времен «режима Путина» (состоявшейся Олигархии).
И он тоже не мог не заметить «две большие разницы» между «коррупцией» вчера и сегодня, а именно («Новая газета», №54, 2005 год): «Я приведу один пример. Наши доблестные органы поймали за руку очередного коррупционера, не крупного, — речь шла о вымогательстве взятки у небольшого бизнесмена, ради чего опечатали склад. Требовали 500 тысяч долларов. Сторговались на 250 — и, пометив, их, поймали за руку. Это масштаб фитюлечного вопроса, который раньше стоил бы несколько тысяч долларов».